Пожалуй, хорошо, что сейчас темно и выражения его лица не видно. Пришлось бы долго объяснять, почему отставной поручик так размягчился. А ведь его рекомендовали кушелевцам как человека решительного.
Сергея вышла проводить Соня.
Ей что-то было от него надо, но в доме она почему-то говорить не захотела.
Вспомнился ее презрительный тон, когда она бросила несколько слов Басову. Его оправданья прозвучали жалко. А она молодец, права: в коммуне таким не место. Если человек выгадывает что-то лично для себя, с ним каши не сваришь.
— Вы не находите, что мы слишком много говорим? — неожиданно спросила она.
— Нет, — искренне ответил Сергей, — разговоры неизбежны.
— К сожалению, — жестко сказала она, — мы вообще варимся в собственном соку.
— То есть как?
— Нельзя же, поймите, читать друг дружке рефераты и воображать, что от этого все переменится.
— Разве рефераты не приносят пользы?
— Для нас с вами — приносят. Но ведь существуем не только мы! А мы об этом забываем. Никто из наших никогда по-настоящему не пытался говорить с людьми. С обыкновенными рабочими. А ведь это главное.
— Откровенно говоря, я здесь еще не огляделся. Я даже не знаю, много ли рабочих в Петербурге.
— Но вы со мной согласны?
— Пожалуй, согласен.
— Мне Леонид рассказывал, как вы разагитировали своих солдат в Харькове.
— Он любит преувеличивать.
— Но у нас и такого опыта нет! Вы должны нам помочь, Сергей. Это просто счастье, что вы приехали, честное слово. Я от вас теперь не отстану, не надейтесь.
— Не надеюсь, — рассмеялся Сергей, ему понравился напористый характер этой маленькой девушки. Она заставляла по-новому взглянуть на то, что было в Харькове.
* * *
Да, там он действительно сделал попытку склонить на свою сторону солдат. Началось это буквально на следующий же день после его прибытия к месту службы. Ему поручили вести класс в фейерверкерской школе харьковской артиллерийской бригады.
Утром в белом, хрустящем кителе, в фуражке с белым верхом Сергей шагал на свой первый урок.
Ему нравились красно-белые плитки тротуара, чистые и влажные после ранней уборки, звонко принимавшие шаги; развесистые кроны деревьев, от которых веяло свежестью; открытые настежь окна домов, куда свободно лилась эта свежесть и бодрые звуки утренней улицы, смывавшие в людях сонливую лень и скуку.
В такое утро нельзя было дремать, хандрить, а только — двигаться, ходить, ощущая силу и упругость молодого тела, только улыбаться — солнцу, домам, каждому встречному.
