– Э, нет! – запротестовала Рита. – Я на секунду. Вот тебе еще, – она подала ему листок с текстом кричалки.
Даже не удостоив взглядом бумажку, Негожин бросил кричалку на пол.
– Не хочу! Тебя хочу!
Он обнял Риту (она бы сказала, облапил).
– Костя, перестань! Меня ждут!
– Кто тебя ждет?
– В штабе ждут!
– Кто? Кто?
– Филимонов… и Кукин…
– Не смеши…
– Это смешно?
– Очень смешно!
– Ничего не смешно! Не будь павианом.
– Я тебя очень хочу, а ты меня совсем не хочешь. Как быть? Почему ты меня расхотела?
– Это не смешно, Костя.
– Ты меня провоцируешь, Рита.
– Чем я тебя провоцирую?
– Тем, что пришла!
– Я тебе принесла кричалку! Тебе к семи часам надо свести все в одно!..
– Ты меня всем, «все в одно», провоцируешь, всем! Мне тридцать лет, тридцать лет!.. а у меня юношеская гиперсексуальность!.. Всем провоцируешь!.. Вот, посмотри!
– Да не буду я смотреть! – отвернулась Рита.
– Видишь? И что мне делать теперь?
– Это твои проблемы.
– Раньше ты так не говорила.
– Эксгибиционист!
– Провокаторша!
– Клиника, – Рита сказала, высвободившись. – Пятый месяц уже, и все хуже и хуже.
– Работа такая, – Негожин сказал. – И ты рядом.
– Подожди, – она отправилась в ванную. – Нет. Не надо сюда!
Негожин походил по комнате нетерпеливо. Потом достал дезодорант из тумбочки, попшикал под мышками. Потом сел за компьютер, уставился на дисплей и через пару минут снова превратился в политолога Самсонова. Рита мылась под душем. Политолог Самсонов сбивчиво рассуждал о человечности (не путать с гуманизмом). О человечности и любви. То есть о любви Несоевой и Тетюрина и сопутствующих ей проявлениях человечности.
Политолог Самсонов не хотел унижаться до идиотских кричалок.
– В Москве ты мне цветы дарил, – донеслось из ванной.
– Ну, – согласился Негожин, пальпируя клавиатуру.
– Сразу не набрасывался.
– Если кто-нибудь услышит про Москву, подумает, что ты на меня работала.
Голос Риты:
– Не поняла.
– Я слишком много знал, – громко сказал Негожин. – А принадлежали мы разным командам.
– Я похожа на шпионку? – спросила Рита, выйдя из ванной.
После душа ей было холодно голой, она поспешила юркнуть под одеяло, чтобы согреться. Ей хотелось, чтобы Негожин ее назвал Матой Хари, но он молчал, пристроившись рядом. В общем-то, секс.
(А детали? А форма груди? Краски где? Описание ощущений? – в пору своего редакторства Филимонов подобные тексты возвращал на доработку. Или переделывал сам.)
– На этой кровати спал Тетюрин, – зачем-то Рита сказала.
– С тобой?
Она улыбалась, дразня. Она, дразня, улыбается, а в его глазах ни грамма ревности. Знает, что не с ней. Что с ней не. А она его всегда ревновала. И здесь когда (когда она здесь, а он где-то там), и когда там, в Москве, все эти четыре или даже пять, пять без недели месяцев…
