— Та-ак, сколько?
— Сто левов, товарищ Сергиев. На угощенье, с началом работы, как полагается, чтобы все заладилось, да и вы мне сказали, чтоб я осознал, куда иду…
Сергиев кивнул. Закрыл папку с дипломом, автобиографией и всем прочим, но тут же снова открыл, а конверт сверху лежит. Сам откинулся на спинку стула и стал с интересом разглядывать Гошо.
— Н-да… Ты тут пишешь, что отца у тебя нет, только мать. Мать кем работает?
— Я вам еще тогда сказал, товарищ Сергиев, что она больна, перенесла два инсульта.
— Два инсульта? Инсульт — это что?
— Кровоизлияние в мозг. Уже два было, она на инвалидности, а до того была учительницей.
— Та-ак, а отец когда умер?
— В пятьдесят пятом году, через несколько месяцев после моего рождения, от инфаркта. Я его вообще не помню.
— А он кем работал?
— Бухгалтером.
— Высшее образование имел или по опыту работы?
— Высшее. Мама говорила, что он был хороший экономист.
— Та-ак. А дед?
— Что дед?
— Когда умер?
— Через три года после отца, а дед по матери еще жив, живет в Ботевграде, один. К нам приехал, да у нас квартира маленькая, тесно, он назад вернулся, у него в Ботевграде свой дом, а вообще он из крестьян.
Сергиев кивнул понимающе.
— А дед по отцу умер, значит, сразу после отца?
— Да, я деда помню, хотя и смутно.
— А он чем занимался?
— Да как сказать… — Гошо замялся. — Вам это интересно?
— Да, интересно.
— До Девятого сентября у него была маленькая лавка где-то возле сахарного завода, где точно, не знаю, а после Девятого своим участком занялся, насадил много фруктовых деревьев, в сущности, я от него этим заразился. С раннего детства начал опыты проводить. У меня есть дерево, на котором привито пять сортов. Очень люблю это дело.
— Участок за вами остался?
— Да. Мама там подолгу живет, ей воздух нужен.
— А где он?
— Кто?
— Участок.
— В Драгалевицах.
— Дача большая?
— Нет, но красивая. Давайте поедем туда как-нибудь, сами увидите. Я пока учился, так ко всем экзаменам там готовился, от города недалеко, транспорт удобный, никаких проблем.
Сергиев причмокнул, словно во рту у него было что-то сладкое, оперся локтями на стол и снова нажал кнопку сбоку столешницы. Через минуту вошла та же женщина, что брала письма.
— Слушаю, товарищ председатель.
— Марче, позови Камена, Мишо, Стоянова, если не уехал, бая Марина, Сийку, — взмах рукой, — в общем, с этого этажа, на первый не ходи, у меня уже времени в обрез. Давай быстро! Да, и Цецку позови! — крикнул он вслед.
Женщина поспешно вышла (очевидно, выполняет при Сергиеве секретарские обязанности, подумал Гошо), и через минуту начали входить люди; некоторых Гошо уже видел, когда приезжал первый раз, а кто из них Цецка, сразу догадался: этакая «киса», красивая, в джинсах, волосы длинные, блестят, назад зачесаны. Лучше других запомнился, конечно, Мишо, добродушный толстяк; теперь он был в пиджаке, со смешно торчащими на животе пуговицами, последняя пуговица опять была расстегнута. Никто ни о чем не спрашивал — видно, подобные вызовы были в порядке вещей. Входили, садились, кому где хочется, а Сергиев все причмокивал, словно что сладкое во рту держал; когда все собрались, поднял голову и начал:
