— Перешли? — спросил толстый.
— Бродом… в кровушку братьев своих окунулись…
— Да, у страха глаза велики.
— А ты его видел, страх этот, боров медицинский… — скрипнул зубами молодой.
— Да, я в плену был.
— Отъелся там, старый хрыч, тебя бы с нами на передок, а не тут кашу трескать.
— Старый? Мне двадцать восемь, смотри, — и ткнул себя в темную, пухлую щеку, от пальца осталась глубокая вмятина. — Отек. Нас не кормили, а главное, без воды держали, почки сдали.
— Ну… как же это тебе удалось освободиться? — все же недоверчиво спросил быстроглазый.
— Я врач, а у немцев конвой отравился окороком, на вид хорош, а уже не годился. Другого врача не было, привели меня. Назначил лечение, а они сперва его на мне проверили… Зато узнал, что больна половина охраны. Сколотил кулак, прорвались, теперь к вам, а у вас переформирование.
— Ага, врачом в роту? — усмехнулся молодой солдат.
— А… Медбратом… для начала, проверка, — усмехнулся и врач.
С полу привстал старый солдатик, протянул руку за папиросой, приняв ее от врача уже зажженной, затянулся и попенял:
— Гляньте на девчушку, служивые, обмерла от ваших баек, — и кивнул на Алю.
В дверь без стука вошел молодой солдат, что-то коротко и тихо сказал лейтенанту, тот кивнул быстроглазому.
— Подъем! — гаркнул быстроглазый, и стал натягивать шинель.
Пожилой солдат, сидя на полу, аккуратно накручивал портянки:
— Высохли ко времени, теперь ноге тепло за фрицами бечь.
Девушки вышли проводить гостей. Луна, круглая, чистая, заливала поселок неживым, каким-то алюминиевым, светом. Под ногами погромыхивала задубевшая от ночного морозца земля. Вдали гудели, слившись, залпы артиллерии, висело сплошное зарево огня…
— Эх, поцеловать бы… — вздохнул молодой рассказчик, приобнимая Натку, и та постеснялась высвободиться, на передовую же идет солдат…
— Отставить! — резко приказал солдату лейтенант, и тот послушно отпустил Натку. — Спасибо вам, девушки!
— Да за что же? — искренне удивилась Натка.
— За тепло.
Старый солдат обернулся, потряс рукой — не унывайте, девчатки… Остальные не обернулись. Ушли.
— Почему они говорили о прошлых боях, а о последнем ни слова? — удивилась, подумав, Натка.
— Наверное, им еще страшно, не пришли в себя.
— Я первый раз встретила людей, которые… прямо из боя. Надо было самим спросить. Нам читали немного психиатрию, человеку надо выговориться, тогда легче.
Они стояли, обнявшись, напуганные, беспомощные.
— Понимаешь, Нат, так я хотела поцеловать Игоря! Он был ну совсем не в себе, тоже из боя, шалый какой-то, но подумала: он такого навидался, а я со своим дурацким поцелуем, стыдно же. А этот солдат хотел тебя поцеловать, значит, ему это было нужно?
