Я смело вошел на кухню, мельком успел увидеть двухконфорочную газовую печку в углу, повернул голову, выбросил вперед руки, не вполне осознавая, что делаю, как-то нелепо дернул ногой, как при попытке убежать, и позорно упал на задницу. Все это произошло почти мгновенно: гораздо быстрее, чем я это описываю. Напротив печки кто-то расположил высокую деревянную вешалку с дырявым старым пальто, и лучи солнца падали в замызганное окно таким образом, что казалось, будто в углу стоит не вешалка, а какой-то уродливый высокий человек, тянущий к тебе свои костлявые лапы. Выходит, от неожиданности я испугался вешалки. Это объяснение разумно, но в тот момент мне в него не верилось. Мне показалось, что там действительно стоял уродливый высокий человек и тянул ко мне свои костлявые лапы. Я твердо знал: кроме вешалки там был кто-то еще. Кто-то, кто растворился в воздухе, когда я опустился на задницу.
И кто-то ведь шумел посудой.
Я поднялся и постарался поскорее оттуда уйти; не переходя, впрочем, на трусливый бег. Помню, подумал, что я уже несколько раз встречал эту высокую черную тварь в заброшенных зданиях и катакомбах. И каждый раз старался ее забыть. Она всегда худая и черная. Лица не различить. Иногда она ростом с человека, иногда — выше домов. Но даже если она ростом с человека, все равно кажется, что она очень большая. Поэтому я так ее и назвал: тварь размером с колесо обозрения.
— Вов, ты где? — позвал меня Рома издалека. — Дуй на чердак, тут прикольно!
Все время оборачиваясь, я быстро покинул квартиру.
Помню, тогда впервые подумал, что схожу с ума. Эта мысль была отчасти успокаивающей: если я осознаю, что схожу с ума, значит, я еще не сошел с ума окончательно. Просто надо разобраться со своим психозом. Я уговаривал себя: это галлюцинации. У меня слишком богатое воображение. Там была вешалка и пальто на ней — и больше ничего.
По лестнице я забрался на чердак. Тут было пыльно и грязно, воняло голубиным пометом. Рома замер рядом с фотоаппаратом на изготовку.
— Тс-с, — сказал он.
Я молчал.
— Смотри, сколько голубей, — прошептал Рома.
Птиц действительно было много: они шевелились возле широкой дыры в крыше сплошной живой птичьей массой; облепили стропила и балки, лезли буквально друг на друга, стараясь держаться подальше от люка, из которого выглядывали мы с Ромой.
— Эй! — крикнул Рома.
Голуби немедленно сорвались с мест — прямо в дыру, на свет. Хлопали крылья, клубами поднималась пыль, кружили перья.
