Назавтра я — к приятелю, а он служил у туксабы; и так и эдак стал выпытывать у него, почему схватили пирзода.
— Что же он выкинул? — спросил Хамра-Силач.
— На станции Фараб завернул пирзода, куда бы вы думали? В притон, да к тому же неузаконенный властями. Его содержала тайно какая-то частница без патента. Полиция застукала пирзода там и составила на него протокол. Ни в жизнь не догадаетесь, что там понаписали! Содержательнице притона тоже досталось, а как же иначе, ведь «она, не имея на то официального разрешения, открыла прибыльное заведение». В общем, их обоих отвели к начальнику полиции. Тот припаял хозяйке семь суток ареста; грешника же, как подданного Бухары, отослал под стражей к туксабе Кагана — пусть-де он принимает меры по собственному усмотрению.
— А его «высокородие» туксаба? — последовал вопрос Курбана-Безумца.
— Туксаба запросил по телефону указаний от кушбеги; тот в свою очередь посоветовался с кази-калоном, и они, посовещавшись, опять простили любвеобильного пирзода.
— Шахиду помог мюрид[26], — вставил Хамра-Силач и все дружно засмеялись.
— Услуга за услугу. В день Страшного суда шахид пирзода избавит мюрида кушбеги от адского огня, — заметил под общий хохот Рузи-Помешанный.
— Самое забавное — впереди, — объявил Маджид, когда все угомонились. — Очутился я как-то в Кагане проездом из Чарджуя. К последнему поезду на Бухару я опоздал, а добираться на фаэтоне слишком дорогое удовольствие. Поразмыслил я и решил: не беда, переночую в Кагане, а завтра — на самый ранний поезд и в Бухару. Я зашел в чайхану Шарифа, болтаем мы с ним о том, о сем, балуемся чаем. Внезапно какой-то человек мимо нас — шмыг! На голове — громоздкая голубая чалма, слева свободно свисает конец — как это принято у афганцев; этим самым концом он прикрывает лицо. В общем, и гадать не надо: человек хочет остаться неузнанным. Под мышкой у него что-то вроде объемистой торбы. Я смекнул сразу — жулик, только что стянул добычу, и покрался следом...
— Вор собрался жулика ограбить, — улыбнулся Рузи-Помешанный.
— Точно! И будь все, как я думал, мешок достался бы мне и никому другому, — ответил Маджид. — Неизвестный, вижу, ходко-ходко устремляется к дому греха и — нырь в дверь. И хоть весь я, кажется, обратился в зрение, я так и не разглядел его лица.
На цыпочках подобрался я к окошку. А за ним — просторная зала в тусклом свете, столы, загроможденные бутылками водки и пива, за столом пьяные мужчины.
