В то самое время, как я чуть не попался в Пешкухе и сбежал в Бухару, и скрывался в келье Махмуд-Араба. Обитал я там месяц или два. Медресе Кукельташ — рай земной. Там есть все, кроме разве змеиной ноги, птичьего молока и души человеческой. Туда приводят самых что ни есть красавчиков и красоток и развлекаются с ними вовсю.
— Выходит, там все-таки попадается человеческая душа, — вставил словечко Курбан-Безумец.
— В общем, — продолжал Хайдарча, — в этом медресе можно отыскать, что только пожелаешь: дутар, тамбур[16], виноградное вино, еврейскую водку, пиво, коньяк, наркотики на выбор — индийский, смешанный с медом, особого состава из сока незрелых головок мака, терьяк... Короче, все, что услаждает жизнь.
— Как же от такого обилия соблазнов муллы не лишаются рассудка? — не скрыл недоумения Курбан-Безумец.
— Разве то, что вершат теперь муллы, идет в сравнение с самыми безрассудными поступками, — обратился Рузи-Помешанный к Курбану-Безумцу.
— Удивляться пока нечему... Самое поразительное не это. Принято считать, что любой из воспитанников Кукельташа становится либо важным муллой, либо святым, либо богатым баем, либо — после кончины — шахидом[17]. И так оно и есть: самые известные муллы, самые влиятельные хозяева шариата — выходцы из Кукельташа.
— Да, змеиной ноги там не найдешь, что верно, то верно, зато змеи, плодящие змеенышей, там кишмя кишат, — прервал Хайдарчу Рузи-Помешанный.
— Ни миршаб, ни раис не имели права переступать порог Кукельташа, ну, а там резались в карты, в азартные игры. И все сходило с рук, оставалось безнаказанным.
— Махмуд-Араб знался с чтецом Корана Абдулла-ходжой. Сын бая, он имел в базарных рядах не одну лавку, а в медресе Кукельташ — собственные кельи. Он еще владел несколькими хорошими домами в квартале Поччохуджа, но жить предпочитал в Кукельташе, так оно было приятнее. За два-три года он спустил в карты, растратил в пьянках-гулянках наличные денежки, а вслед за ними недвижимое имущество. В конце концов он разорился и шатался по улицам, корча из себя юродивого.
— Не исключено, что «в честь» его прежнего житья в медресе Кукельташ, его нарекут прорицателем или святым, — заметил Рузи-Помешанный.
— Да! Люди к нему и относились, как к святому, подавали ему милостыню, тем он и кормился, — подтвердил Хайдарча. — Когда же ему самому надоело звание юродивого или, как тут выразился Рузи-Помешанный, святого, он удалился в пустыню и стал... имамом мечети.
