Имоджен подошла к сетке.
— Мяч точно был в ауте, — воскликнула я, — он упал вон туда! — Я показала на то место, где ударился мяч, в футе от задней линии.
— Нет, не может быть, — протестовала Имоджен следом за матерью. Ее родственники дружно кивали, подтверждая ее слова. Ну прямо судейское жюри какое-то! Я поискала глазами маму. Где же она?
— Давайте переиграем, — неуверенно согласилась я, защищаясь от жестких глаз. Я посмотрела на далекое здание клуба. Вокруг бродили люди. Мне надо пожаловаться. На соседнем корте заплакала девочка и подбежала к рефери. Он разбирался с ней, так что мне ничего не оставалось, как продолжить игру. Потом я трижды ошиблась на второй подаче. У меня дрожал подбородок — я знала, что вот-вот заплачу.
Мать Имоджен оспаривала все мои претензии насчет задней линии. Я не знала, что делать. Почему никто вокруг не видит, что происходит?
Я проиграла. Моя соперница улыбалась и пожимала мне руку так, словно ничего не произошло. Ее мать тоже мне улыбалась.
Ее семейка уже складывала стулья. Если все соревнования по теннису такие, то мне еще многому надо учиться. Я побрела искать маму.
— Ах, не повезло нам, дочка, — посочувствовала мне мама еще до того, как я сообщила ей о своем проигрыше. Она сидела в клубе и пила крепкий кофе. — Я смотрела только первый сет, потом не выдержала и ушла, чтобы не нервничать. Какой у вас окончательный счет?
— Мам, в следующий раз ты должна смотреть до конца. Эта Имоджен жульничала, а ее мать настоящая ведьма.
Мама утешала меня, раскаивалась, говорила, как ей жалко, что она ушла и не видела мою игру, но такого больше не повторится.
— Впрочем, не нужно огорчаться, милая, ты еще можешь участвовать в соревнованиях «Плейт», — сказала она с улыбкой.
— В соревнованиях «Плейт»? — с надеждой переспросила я.
— Они устраиваются для проигравших. — Вот утешила так утешила! Я проигравшая, лузер. Я не отстояла свою правоту. Я позволила Имоджен и ее матери растоптать меня.
На следующее утро мы с мамой опять поехали в Алверсток. Теперь я была настроена гораздо более позитивно — я должна была выиграть хотя бы один матч. Нет, я не хотела по возвращении домой сообщить Элен, Эндрю, папе и Тому — особенно Тому, — что вылетела и из соревнований для лузеров. Вчера, когда я сказала Тому о своей неудаче, он принялся плясать по кухне и распевать: «Ты растяпа, ты растяпа».
Мой матч должен был начаться в одиннадцать. Уже была половина первого. Дождь лил и лил. Хоть бы он когда-нибудь перестал. Мы с мамой играли в крестики и нолики. В следующий раз я решила захватить с собой карты, тогда мы сыграем в дурака, этой игре меня научила Элен.
