Вернувшись, обрадовалась: он был дома. Нахмурилась, и легко получилось – злость, досада на самое себя за эту радость очень помогли. Виктор вышел, улыбаясь, и она видела, как улыбка пропала, лицо сразу постарело.
Приходил, ждал каких-то слов; исчезал снова. «Разлучницы» видно не было – по крайней мере, Стелле не встречалась. Новые, чужие люди шумно въезжали, стучали на лестнице – как оказалось, именно в квартиру «конопатой кобылы». Виктор часто заглядывал домой – выпить кофе, взять что-то из книг; иногда ночевал на диване, не раскладывая. Говорили мало – только о работе, внучках; было видно, что уходить не хотел. Так и жить?.. Прежней ожесточенности в душе не было, но обида поселилась прочно.
Один раз только в разговоре с дочерью Стелла коснулась этой темы: «Если б Софи Лорен, я бы поняла, но эта курочка Ряба…» Сколько Люба ни пыталась представить блестящую Софи Лорен рядом с отцом – лысоватым, в любимой вязаной жилетке, – у нее ничего не получалось. Мало-помалу она усомнилась в правоте матери: не все ли равно, кто? – важно, что этот «кто-то» существовал.
Однако нужно было что-то делать. Эти взрослые… Люба вздохнула, поправив очки. Когда маленькие дочки ссорились и прибегали по очереди на кухню, она терпеливо выслушивала сначала одну, потом другую и говорила каждой: «Сестричка не права, но ты постарайся быть взрослей и помирись первая». Как ни странно, иезуитский способ помогал. Обе, пузырясь от собственного великодушия, сладко мирились.
И теперь, в ожидании Нового года, требовалось что-то подобное проделать с родителями. Чутье подсказывало, что с отцом будет проще, что он сам ждет, когда этот… что, конфликт, кризис? – разрешится.
С матерью после скифских раскопок Люба виделась редко. И в конце дня решила зайти – посидеть на кухне, выкурить сигаретку (ну, две), поболтать. Уже поднявшись наверх, пожалела, что не позвонила заранее: вдруг ее нет дома?
И словно накаркала: не было. Надавила кнопку еще два раза и медленно пошла по лестнице вниз. У парадного остановилась, натягивая перчатки и бездумно глядя, как в дверном проеме ровно падали снежинки.
В свете уличного фонаря на противоположном тротуаре показалась мать. Она выглядела необыкновенно эффектно в короткой дубленке и берете, лихо надвинутом на ухо. Но главное было не в дубленке и даже не в модных сапогах – Стелла была не одна. Под руку ее держал мужчина и что-то говорил, а она недоверчиво покачивала головой и улыбалась.
