Через месяц после папиной смерти она вдруг в заграничное турне собралась. По всей Европе! Я не говорю про деньги, я ее денег не считала, хотя мы как раз на новую квартиру копили, но ведь есть какие-то правила приличия. Нет, купила новое пальто, чемодан на колесиках, все как положено, и укатила, никто и охнуть не успел. И вернулась такая веселая, детям дорогие игрушки привезла, свитера из натуральной шерсти. Я потом эти свитера одной уборщице подарила, разве дети согласятся шерсть надевать, да еще в нашем климате! А на следующий день ее в кровати нашли, уже холодную. И ни записки, ничего! Но я то знаю, неинтересно ей стало жить. Брат в Америку уехал, а больше ничего ее не интересовало, ни я, ни мои дети. И что все реву, восемнадцать лет прошло! Мамочка моя!
А квартиру мы через год все-таки купили, вполне удачную, до самого развода там прожили. Но эта, конечно, лучше, и светлей, и воздуху больше, особенно в маминой спальне. Только для малышки нет отдельной комнаты, а ей как раз тишина важна.
Никто сначала не понял, что она больна. Ребенок как ребенок, смеется, кушает, прыгает. Только все играет одна, и на вопросы не отвечает, хотя вроде и слышит. Бедная девочка! Может, она специально отгородилась, что ее ждало в этом мире! С рождения без отца.
В принципе мы жили совсем неплохо. Путешествовали, по субботам устраивали пикники с друзьями, каждую весну ездили в Эйлат. У Меира от работы были льготные путевки. И я даже обрадовалась, когда ему предложили работу в Реховоте. Далековато, но зарплата высокая. И не будет времени на его вечные глупости и увлечения. Первое время мне все казалось, что Яэль вернется, даже по ночам снилось, но она так и осталась в Америке. А мама ее вышла замуж за своего друга, и они вместе с Авиталь уехали куда-то. И почему я никогда не интересовалась, куда? В такой стране разве трудно узнать!
Нам исполнилось по тридцать пять. Говорили, я мало изменилась, а Меир очень возмужал, похудел, даже виски поседели. Но все равно был очень красивым. Возвращался он поздно, иногда и ночевал в своем Реховоте, и все молчал о чем-то, до полуночи сидел у компьютера. Я думала, от дороги устает, даже была довольна. Прежде меня, честно говоря, утомляли его сексуальные стремления. Вечно он спешил, все ему было мало, рвался, стонал, закрыв глаза, и иногда мне казалось, что он где-то далеко от меня, что он и не замечает меня вовсе, хотя пальцы его больно впивались в мои плечи. А тут стал нежен и тих, полюбил приносить цветы, и сам их расставлял в тяжелые низкие вазы в гостиной, а однажды после обеда вдруг поцеловал мне руку.
