Нет-нет, другого выбора не может быть, этот четный цирк допускать к власти нельзя. Есть только он — Романов. Никто другой людям не поможет.
Внезапно Романова посетила страшная, но все объясняющая мысль — а что если его истинное желание вовсе не талант? И не спасение пацанов? Может быть, это… власть? А талант лишь промежуточное звено — все про всех знать, все предвидеть, указывать каждому его место и наводить порядок. И хочется ему сейчас именно этого: вцепиться в эту власть, несмотря ни на что, черпануть ковшом со дна котлована, ломая трубы, срывая провода, и завладеть, пусть на время, пусть ненадолго. Взять и сделать как надо, упиться этим чувством, когда каждое движение окружающих — истинное продолжение твоей воли, и никто не посмеет в этом усомниться. Но почему это пугает его?
Из динамиков грянула бодрая мелодия, захлопали на ветру флаги.
— Не рано ли вы взобрались на вершину, Дмитрий Сергеевич? — услышал Романов знакомый голос. — Дождались бы начала официальной церемонии.
Александрия Петровна стояла, гордо подняв голову. В руках она держала громоздкую шкатулку из карельской березы. Позади нее госпожа Доезжак перебирала в руках конверты и листки бумаги.
— Снизойдите, — Александрия Петровна унизительным жестом приказала Романову спуститься. — Подойдите, нужно кое-что уточнить, — и тихо добавила уже спустившемуся Романову, — утвержденная речь у вас с собой?
Романов, в последние дни закипавший в ее присутствии как чайник, сейчас превратился в огненный, готовый рвануть котел.
— Оказывается, выборы у нас теперь на стадионе? Что вы устраиваете?! А если я решу поплавать, вы оккупируете городской бассейн? Уверен, даже воду сливать не придется, вы выступите с номером синхронного плаванья с вашей Маргаритой Нечетовной! — процедил он.
Александрия Петровна деловито сняла пылинку с его плеча.
— Как хорошо, что вам успели сообщить об общегородской ярмарке после церемонии, — она остановила взгляд на потертых романовских ботинках. — Площадь было бы трудно контролировать, а здесь всего четыре надежно блокируемых выхода. Романов в очередной раз поразился точности и ровности ее интонаций. Она не сбивалась ни на секунду.
— Итак, если назовут вашу фамилию… — начала она размеренно.
— Это в каком же смысле если? Вы уверяли меня, что все решено. — Романов на мгновение оторопел.
— Я повторяю, если вас назовут, — с нажимом сказала она, — зачитаете речь, — она вручила ему сложенный вчетверо листок. — И под аплодисменты примете у меня из рук вот этот символ власти, — она приоткрыла коробку, и Романов увидел в ней увесистый хрустальный ключ.
