Когда шум утих, Романов обнаружил, что футболисты, родительская трибуна и судья, зажавший свисток в зубах, выжидательно смотрят на него. Он, смутившись, сложил руки над головой и приветственно потряс ими в воздухе, после чего раздалась долгожданная трель и игра началась.
Романов никогда не увлекался спортом за исключением, разумеется, тех двух лет упорных пыток в баскетбольной команде в рамках отцовской розыскной деятельности по поиску таланта. Он ненавидел в этой игре все. Особенно то, что по правилам личной защиты нужно было пасти одного из игроков команды противника, и почти всегда ему доставался хитрый и подлый Дагаев. Тот ставил подножки, бил локтем под дых и не оставлял Романова в покое даже за пределами зала. Романов знал, что неподалеку ходит его личный, за ним закрепленный враг. Отец, замечавший его синяки, ссадины и угрюмый вид, повторял, глухо усмехаясь: «И мы б им дали, если б они нас догнали».
Игра шла бойко — грузный Борис пытался отобрать мяч у Кирпичика, но выяснилось, что Кирпичик умеет ловко обводить, отлично давать и принимать пасы, и вообще, играет очень смело, если не сказать нагло. От его неуклюжести не осталось и следа, наверное, его тело лучше всего слушалось хозяина на высокой скорости. Жаль только, двигался он совсем не в том направлении, куда следовало бы.
За мальчишками Романов наблюдал с отеческим трепетом — ночные стирки не прошли даром. Его всегда интересовал номер восемь, майка которого вечно была черным-черна. Парень не щадил живота своего — он прыгал и падал, бросался под мяч и высоко взлетал перед воротами, не особенно задумываясь, как и где приземлится. А номер три падал с веревки и досушивался на полу, свернувшись котом на солнце. Хозяин оказался полноватым рыжим мальчишкой, у которого все время сползал правый гольф. Хотелось достать длинной рукой каждого и, потрепав по лохматой голове, усадить в загончик, где они были бы целыми, невредимыми и, по возможности, чистыми.
Железнодорожники тем временем поднажали, и табло хищно защелкало, меняя счет. Борис раздавал указания, подбадривал мужичков, называл их «хлопчиками» и надсадно кричал через все поле. По дальней кромке угрюмо ходила Маргарита и после каждого свистка пререкалась с судьей. Тот держался от нее все дальше и дальше, как будто сила маргаритиного баса отжимала его к другому краю поля. Как только объявили перерыв, Маргарита ринулась на судью всей бегемотьей массой своего гнева, он отступал сколько мог, а затем, вскрикнув, стремительно сбежал, хлопнув дверью раздевалки. Не оставляя надежды на спасение, Маргарита двинулась за ним.
