— Чтоб вы провалились, — процедил он.
— Два человека в шестой цех по коду желтый, — сказал Семен подбежавшему пареньку в синем.
— Вставай, — Семен говорил медленно и взвешенно. — Приди в себя. Соберись. Ты мэр через два дня. Главный человек.
— Я главный? Да тут у вас одна главная, которая взрывает, что ей вздумается, — Романов скользил ногами по осколкам, пытаясь встать.
— Завод выпускает стекло, это ключевое производство в городе. Мэр обязан обеспечивать бесперебойный выпуск и следить за остеклением, — размеренно, как будто не слыша его, продолжал Семен.
— Ключевое? Что ж тогда в памятках об этом не пишут? Отвечайте, рыцарь пробирки и стакана! Все желания да исполнения, уникальное стекло — вот что нужно людям!
— А если мэр не будет следить за остеклением, как полагается, я его лично заставлю это делать, — Семен сжал кулак на вороте Романова и рывком поднял вверх.
— Вы рехнулись, Семен? — попытался вырваться Романов. — Что, черт его дери, такого важного в этом вашем стекле, в вашем разваленном заводе, во всей этой психической секретности?
— Как твой личный гид, — в голосе Семена отчетливо звучали металлические нотки, — спешу напомнить, что именно с помощью стекла, выплавленного в гутах, город исполняет желания людей. Но только при условии, что стекло целое и невредимое, без трещин и сколов будет стоять в каждом окне каждого дома, каждой булочной и каждого трамвая. Это понятно? — Семен разжал кулак и нарочито стряхнул пылинку с плеча Романова. — Экскурсия окончена.
Они прошли цех насквозь и вышли рядом со второй проходной. Романов прижимал к пораненной руке предвыборную листовку. Одноглазой Клавы на входе не было.
Досада от собственной беспомощности поглотила его целиком, вытесняя любопытство. Случилось то, что он ненавидел в своей работе больше всего — когда в привычном, вдоль и поперек изученном материале обнаруживалось нечто абсолютно новое и неизведанное. Айсберг в безопасном фарватере. Айсберг, который он не заметил. Незадачливый шпион проник на заседание тайной ложи масонов под видом официанта, но его выдворили сразу после смены блюд.
Трибуну городского стадиона заливало осторожное утреннее солнце. Ряды разноцветных сидений уходили высоко вверх, меняя цвета от рыжих до небесно-голубых, переходящих в белые, достающих до молочных облаков. Романов стоял, прислонившись спиной к футбольным воротам, и боролся с желанием пройтись босыми ногами по свежей зеленой траве, сняв ботинки. Потертые, видавшие виды, они будто не узнавали нового Романова и стремились вернуть потерянного хозяина. В этом стремлении Романов их полностью поддерживал — в неудобном сером костюме со склада он чувствовал себя отвратительно. Пиджак сдерживал любое его движение, с усилием приобнимал за плечи, будто подозревая обо всех его намерениях и стараясь по мере сил не допустить лишнего. Слава богу, подходящих ботинок его размера в городе не нашлось.
