«А вот это настоящий сюжет, милостивые вы мои государи! — отчего-то сказал сам себе Иван, подивившись ходу собственных мыслей и звуку своего голоса. — Такое уж никакому Филиппу Николаевичу не выдумать!» Он вдруг увидел всю свою историю разом, начиная с побега из комнатки добродетельной Анны Семеновны и до этой самой минуты. История светилась и переливалась всеми гранями его приключений, и надо было ее только ухватить за хвост, уложить на листы. Он подошел к столу, выудил из ящика перо и бумагу и, улыбаясь, стал писать, иногда мечтательно поглядывая в сторону площади. И полицейские, и тощий Митенька со свертком за пазухой, и Миловидов со своими томиками, и Юленька с калачом, и игроки — все собрались сейчас здесь, отступили от него на полшага, надели театральные костюмы и, слаженно произнося реплики, давали представление только для него одного.
Иван не мог сказать, сколько прошло времени, только пачка исписанных листов все прибавляла в весе. Разрозненные тычки с обратной стороны люка сменились слаженными ударами, как будто на первом этаже каланчи мерно заработало чье-то сердце. Он слушал приглушенные голоса, и глядел на крышку люка, которая яростно подпрыгивала. Иван улыбнулся: финал не за горами, и на секунду ему самому стало интересно, что же будет с главным героем.
С легкой грустью он оглядел приютившие его стены, было очевидно, что в этот раз герой не отделается легкими побоями. Привычный азарт беглеца, эта могучая волна, столь часто выносившая его из самых гадких ситуаций, на этот раз не накрывала его. Напротив, между ним и окружающим миром словно повисло полупрозрачное полотно. Та недавняя обжигающая радость момента, когда он бежал по темным переулкам, нащупывая в кармане теплые еще деньги, не могла сравниться с прохладным спокойствием, которое исходило от белого листа, где он сам был повелителем и богом, где каждый персонаж действовал по мановению его руки.
Удары стихли, полусорванный люк готовился сдаться. Сейчас произойдет решающий натиск. Иван подержал в руках рукопись, дерзкая мысль осенила его — «Историю и биографию мы делаем себе сами», — он разделил стопку на две, одну из них убрал за пазуху, другую же аккуратно сложил и спрятал в нише полуразрушенной стены.
Когда с тонким визгом скоба отлетела и сквозь люк осторожно, держа штуцера наготове, просунулись давешний вертлявый лакей и Николаша, им открылась премилая картина. У стены, взобравшись на шаткую лесенку, орудовал мастерком и кистями невозмутимый Иван.
