— До полуночи, Димма. В течение этого времени содействие во всем гарантируется. Пробуй свои силы, но глупостей делать не советую.
Около двери он вдруг помедлил, и, обернувшись, с неприятной чужой улыбкой произнес:
— Добрый день, Романов.
Город той весной расцветал запоздало и с неохотой. Вовсю шпарил апрель, а снег еще и не думал таять. Выкатываясь из-за крыш, солнце на мгновение остановилось в окнах мансардного этажа дома купца Ситникова, отразилось от чего-то, прыгнув зайчиком, и провалилось за печные трубы. Ходики на стене бомкнули девять, и Анна Семеновна вздрогнула, уронив столбики монет, которые возводила, пересчитывая. Будучи весьма аккуратной и щепетильной, а оттого неприятной во всех отношениях домовладелицей, сейчас она размышляла о своем беспокойном жильце. Последний раз он выплачивал ей должное ровно два месяца тому назад, и сегодня в девять сроки вышли. Даже те две недели, данные от щедрот. Она сделала надлежащую пометку в книжечке, перекрестилась в угол на темнеющую икону и отправилась к крайней по коридору двери.
Дверь открыли почти сразу же, будто бы стука ждали. Анна Семеновна не успела даже договорить своей фразы: «Любезный мой Ива…», как из-под полога дверного занавеса вынырнул молодой вихрастый господин. Был он невысок, коренаст, улыбчив и двигался плавно, с приятной взору гибкостью. Рубаха его была расстегнута широко у ворота, на груди поблескивал крупный медный крест, сапоги были начищены совершенно. Он раскинул руки, приглашая Анну Семеновну войти, одновременно с комплиментами и замечаниями о погоде ахая, что в комнате не прибрано. И действительно, по углам стояли раскрытые чемоданы, откуда торчали скомканные рубашки, кальсоны и прочие предметы гардероба. На столе поверх раскиданных карт насыпаны были хлебные крошки, скатерть пестрела пятнами от вина. Там же можно было заметить несколько вскрытых конвертов, портрет миловидной дамы, некстати украшенный апельсиновой кожурой, впрочем, срезанной ловкой стружкой. Постель была сбита, подушка и вовсе валялась на полу, из-под нее виднелся башмак. На стене Анна Семеновна приметила нацарапанное по-французски стихотворение, вчитавшись в которое, она покраснела и решительно начала свои речи о долгах.
— Матушка, голубушка, птичка вы моя певчая, отрада души моей, — принялся рассыпаться Иван, ухватив Анну Семеновну за локоток и легко закружив ее по комнате. — Вы же заступница и родная душа, прошу вас, еще один день, всего один, я клянусь вам, что уж в этот раз точно.
