— Чего тебе надо?
— Здесь живёт человек, которому что-то известно про Франсуа Вийона.
— Здесь таких нет и никогда не было! — сердито крикнула хозяйка дома напротив. — Мы про таких не слыхали! Ходят тут, вынюхивают да высматривают, так и норовят украсть что-нибудь! Управы на вас нет!
— Франсуа Вийон — самый талантливый поэт Франции! — с укором сообщил Жан-Мишель. — Как можно этого не знать!
— Ещё поэтов нам не хватало!! — возмутилась женщина. — Безобразие!
— Ты мне тут не умничай! — нахмурился стражник. — Думаешь, если вы, школяры, не подчиняетесь церкви, так на вас и управы не найдётся? Кто вчера ограбил Клода Леруа?!
— Понятия не имею, — честно ответил Жан-Мишель.
— Вот и топай отсюда! А будешь снова тут ошиваться, пеняй на себя! — пригрозил стражник, и Жану-Мишелю ничего не оставалось, кроме как выполнить его просьбу.
К своему удивлению, Жан-Мишель не почувствовал ни малейшей досады из-за того, что ушёл ни с чем.
Je meurs de soif auprès de la fontaine,
Chauld comme feu, et tremble dent à dent,
En mon païs suis en terre loingtaine;
Lez un brazier friçonne tout ardent;
Nu comme ung ver, vestu en president;
Je ris en pleurs, et attens sans espoir;
Confort reprens en triste desespoir;
Je m’esjouys et n’ay plaisir aucun;
Puissant je suis sans force et sans povoir,
Bien recueilly, debouté de chascun.
[34]За последнее время Жан-Мишель столько раз перечитывал Вийона, что запомнил почти всю его книгу наизусть. Сейчас он шёл и думал, что можно вернуться сюда вместе с Анри и выяснить, кто здесь жил или живёт, — и вдруг понял, что это не имеет никакого смысла.
Да, в начале зимы он мечтал встретиться с мэтром Франсуа Вийоном или что-то разузнать о нём. Но с тех пор всё переменилось. Жан-Мишель задумался, что сказал бы Вийону сейчас, если бы вдруг встретил его, о чём спросил бы, — и осознал, что сказать Вийону ему нечего. Искать знакомых Вийона тоже не стоило, потому что никто на свете не мог рассказать о нём больше, чем его стихи… Ну в самом деле, что могли сообщить о Вийоне люди, знавшие его? Только то, каким человеком он им казался. И что это значило бы рядом со стихами, в которых Вийон сам раскрыл свою душу?.. В том, что Вийон не был преступником, Жан-Мишель и так был уверен, и Этьен Гарнье это подтвердил… А всё остальное не имело значения. Жан-Мишель без сожаления оставил свои прежние планы и вопросы и пошёл прочь от загадочного дома, счастливый оттого, что наконец-то всё понял.
Вместо желания разузнать подробности жизни Вийона, в нём проснулось другое желание, одновременно и радостное, и томительное: ему отчаянно захотелось как-то отозваться на стихи Вийона. Они доверху наполнили душу Жана-Мишеля, они сделали его совсем другим, изменили мир вокруг него — но что со всем этим делать, было непонятно. А так хотелось ответить на них: то ли самому что-нибудь сочинить, то ли куда-то поехать, то ли начать что-то новое… Как будто душа Жана-Мишеля вдруг поняла, что у неё есть крылья — а тело по-прежнему оставалось на земле, в привычном старом мире, недоумевая, что ему делать с этими крыльями и с этими новыми желаниями…
