Запретная любовь. Колечко с бирюзой | страница 52



Я пошла со своими горестями к Фрэн. Она всегда была женщиной практичной и имела наготове добрый совет. Хоть она и любила, а подчас, думаю, и жалела меня, но оказывала поддержку лишь в тех случаях, когда действительно считала Уинифрид виноватой. Фрэн — человек очень искренний, и ей удавалось быть беспристрастной.

— А не проявляешь ли ты некоторую нетерпимость к этой несчастной тетке? — спросила она меня как-то. — Не становится ли это чем-то вроде навязчивой идеи? Она всецело одержима своей завистью и ревностью к тебе, но тут дело не в ней одной, милочка. Что же касается Чарльза, я знаю: тебе с ним тоскливо. Для меня было бы сущим адом жить с таким человеком. Но ведь, радость моя, ты сама его выбрала. А я тебя предостерегала еще тогда, когда ты в первый раз пришла сообщить о своей помолвке. Ты считала его очень даже подходящим женихом для себя. Может, мне поговорить с ним? Хочешь, я намекну ему кое на что?

Я поспешила ответить:

— Нет, не надо!

Подобное вмешательство имело бы роковые последствия. Моей дорогой Фрэн, я, конечно, ничего сказать не могла, но Чарльзу не слишком нравились ни она сама, ни ее симпатичный муж. На его взгляд, это были слишком артистичные натуры и вели они себя чересчур раскованно. Я также думаю: он немножко побаивался проницательности Фрэн, ее искушенности и утонченности, быть может внутренне сознавая, что он ей не ровня. С течением времени он начал пытаться обвинять беднягу Фрэн во влиянии на мои взгляды на жизнь.

— Когда мы впервые встретились, ты была мягкой, нежной, несколько даже незрелой для своего возраста. Но всякий раз после того, как ты увидишься с Фрэн, в тебе появляется жесткость и какой-то командирский тон — точь-в-точь как у нее. Не завидую я Стивену.

Я с возмущением начинала защищать Фрэн, но Чарльз и слушать ничего не хотел:

— Она на тебя плохо влияет. И, по-моему, ко мне она относится не лучше, чем я к ней.

Пожав плечами, я выходила из комнаты. Спорить все равно было бесполезно.

Меня удручало также то, что в первый же год нашей семейной жизни мы с Чарльзом стали совсем чужими: сидели по разные стороны стола и не глядели друг на друга. Это казалось мне просто ужасным. Неужели многие супружеские пары похожи на нас — испытывают неприязнь, подозрительность, какое-то чувство неуверенности друг в друге?

Даже Джеймс, чудный малыш, — он был в то время не только отцовским, но и моим любимцем, — не мог полностью предотвратить все возраставшее между нами отчуждение, хотя мы оба обожали его, очень им гордились и любили с ним играть. Постоянно возникали споры по поводу его воспитания. «Нельзя допустить, чтобы он стал маменькиным сынком и неженкой», — заявлял, бывало, Чарльз. Он не позволит мне избаловать мальчика.