Засранец ловко перевел все внимание на Никиту. И теперь сидевшие вокруг стола белые вороны пристально и недружелюбно рассматривали черного собрата. Одного из тех, кто виновен в отсутствии нового крейсера.
Даже Марра выглядел так, словно они с Ларским никогда не выходили в океан и не подманивали раков на куски кровавого мяса. Вообще не были знакомы. К горлу подступила острая необходимость прокашляться.
– Да, действительно, – очень заинтересованно проговорил маршал. – Почему бы нам не послушать генерал-майора Ларского. Он, должно быть, лучше всех понимает, что происходит.
Повисла тишина, и Никита все-таки решительно прокашлялся.
Вся чертова дюжина членов Совбеза получила вечером его доклад, но глубина живого интереса в глазах говорила о том, что на файлы никто так и не взглянул. Сволочи.
– У прокуратуры на данный момент нет подозреваемых ни по второму убийству, ни по первому, – проговорил он весомо. – Мы получили свидетельство, что изоморф не мог сам убить инсектида. Согласно Межгалактическому кодексу Федерации прокуратура должна в ближайшее время освободить Ирта Флаа.
– Какое такое свидетельство? – сморщил нос Алекс.
Генерал-интендант наверняка знал больше всех. Не мог не знать. Ведь Тим числился в его ведомстве. В нем же два года назад получил право полетов и почему-то надеялся вновь улететь, будучи обдолбанным до самого мозжечка.
Чего хочет Алекс?
– Свидетельство капитана второго ранга Тимоти Граува, – Никита обвел всех глазами и деловито добавил. – Я сейчас выведу информацию.
На уже активированном экране он выбрал значок прокуратуры, отбросил к краям поля разные ведомственные отчеты и потянул вверх свой, укрупняя, разворачивая над пространством стола данные и вложенные изображения.
Дурак ты, Граув. Ты захотел это сделать так, именно так все это и узнают.
Звук он все же убрал и выделил фрагмент записи сразу после того, как капитан прошел за силовое заграждение камеры.
У себя в кабинете Никита просматривал этот кусок много раз, не веря в то, как внезапно и до неузнаваемости изменился в тот момент Граув. Как опустились плечи, шея жалко и тонко потянулась вбок и вперед, а губы искривились и мелко задрожали.
Но самое главное – глаза. Они стали огромными и еще более темными. Казалось, капитан Тимоти не видел ими ничего вокруг. Но откуда-то из их влажной слепой глубины проступила пронзительная отчаянная мольба и вина, горькая и совершенно безысходная. Откуда это в Грауве? Как он мог носить все это в себе на Дальних Пределах?
