Мы приветливо помахали ему в ответ, две женщины в заляпанном кровью ночном белье, закапывающие в своем палисаднике труп в половине седьмого утра.
В розарии нашлось достаточно места, чтобы поместить труп, не выкапывая ни одного розового куста. После ночного дождя верхний слой почвы был влажным, и наши острые лопаты легко прорезали его. Почва была жирной и налипала на лезвия, так что время от времени нам приходилось счищать ее подошвами сапог. Однако чем глубже мы пробирались, тем труднее становилась задача. На глубине в два фута земля была не тронута дождем и казалась твердой, как камень.
Я порядком вспотела. Меня подташнивало, кружилась голова, и пришлось снять тяжелый халат, прежде чем продолжить работу. Мы обе были слишком слабы и измотаны бессонницей, чтобы справиться с упрямой землей, и, пока мы безуспешно махали лопатами, день все активнее вступал в свои права. Я начинала чувствовать себя уязвимой, незащищенной от людских глаз, хотя на мили вокруг никого и не было — фермер давно проехал, дорога была пустынной, а окрестные поля тихи и неподвижны, как на фотоснимке. Мне вдруг вспомнилась любимая присказка моей учительницы по религиозному воспитанию: Бог все видит.
Когда мы углубились на три фута, мама остановилась. Ее лицо было красным, дыхание тяжелым после такого изнурительного труда.
— Это недостаточно глубоко, мам, — сказала я. — Звери могут учуять его и откопать.
— Хватит, Шелли. Сейчас нам просто нужно спрятать его. Ведь еще дом не убран.
Мы подтащили тело к самому краю узкой траншеи, а потом столкнули вниз ногами и лопатами; притрагиваться к столь омерзительному предмету руками совсем не хотелось. К моему ужасу, он упал на спину, и я поймала себя на том, что вновь вижу перед собой его худое вытянутое лицо. То же самое лицо и в то же время другое, тронутое смертью.
Глаза были полуоткрыты, но взгляд был стеклянный, несфокусированный. Челюсть, видимо, сместилась от маминого удара, потому что нижняя половина лица была как-то странно перекошена. От полученного перелома рот открылся, и нижние зубы слегка выступали над верхней губой, придавая лицу звериное выражение, как у собаки породы боксер. Левая рука была вытянута вдоль бока, а кисть легла на бедро, как если бы он настраивал гитару, в то время как правая рука так и застыла поднятой над головой — в таком положении он принял смерть, — и он был похож на нетерпеливого школьника, который тянет руку, чтобы ответить на трудный вопрос.
