Зная невозможность работать, люди нарочно старались нарядиться в самое неподходящее одеяние. Адвокаты предпочитали продовольственный комитет трибуналу. Журналисты рядились библиотекарями или курьерами. Поэты отсиживали положенные часы в канцеляриях. Добросовестно потея, рабочие сочиняли дипломатические ноты, а дипломаты продавали газеты. Командовали дивизиями аптекарские ученики, а офицеры подавали в кафе пирожные. Чудовищный маскарад, и впереди всех масок — бедная, темная, окровавленная Россия, одетая в красное трико плясунья, которая должна была упражняться на трапеции, поучая мир, как легко и быстро можно перепрыгнуть в коммунистический рай.
Ряженые, мы были не в силах скинуть маски, мы не могли закончить этот страшный праздник. На стенах голодного, измученного города пестрели флаги и плакаты, проезжали карнавальные колесницы и звенели трубы оркестра.
Два года мы ничего не делали. Мы жили складами и запасами. Ученые не работали, писатели не писали, студенты не учились. Рабочие у остановившихся станков обсуждали, как истинные философы, размеры рабочего дня. Каждый месяц новые банды топтали недозревшие нивы. Мы походили на богатых рантье, которые решили отдохнуть после долгих трудов. Теперь мы окружаем нежными заботами заплатанную пару ботинок, мы восторженно взираем на каравай хлеба. Мальчишка, как музейную редкость, несет учебник, по которому училось уж несколько поколений. Магазины пусты, пусты наши головы. Мы не только босы и голодны, мы невежественны и мертвы. Наши художники должны были вместо новых картин мазать заборы. Писатели — в каких-то комиссиях выслушивать авторитетные мнения разных Микульчиков[179] о пролетарской поэзии. Мы дали Европе Достоевского и Толстого, Менделеева и Мечникова, Мусоргского и Иванова[180]. Теперь у нас ничего нет — ни хлеба, ни книг, ни мыслей. По пустому дому бродит смерть.
Выдумывали ядовитые газы. Мечтали об аппаратах, извергающих на врага бациллы мора, чумы. Петлюровские генералы сочинили даже знаменитые «фиолетовые лучи». Но если бы не весьма активное сотрудничество германцев, наша национальная гордость могла бы быть удовлетворена. Микроб смерти найден. Большевики не преобразуют жизнь, даже не переворачивают ее вверх дном, они просто ее останавливают. Разложением, гниением заражают они все и всех. Разложили армии свои и чужие, неприступных немцев и даже наикультурнейших одесских оккупантов. Разложили меньшевиков и эсеров, как только наивные «политики» начали беседовать с ними помимо тюрем и чрезвычаек. Разложили интеллигенцию, превратив ее в какое-то жуткое племя «советских служащих». Кажется, запах гниения донесся, наконец, до изысканных аллей версальского парка. Не капитализм или коммунизм, но «жизнь или смерть» — пусть Европа выбирает.
