«Свет тихий» и кельи, дышащие ладаном, — это даже не христианство, это Восток, Нирвана буддистов. «Вера без дел мертва» — эта заповедь отделяет нас от Азии. Если утаить за монастырскими стенами все святое и благостное, — то действенное и буйное (а молодая кровь играет в жилах Руси) уйдет на дешевый нигилизм и подготовку новых «совдепчиков». «Тихий свет» надо вынести на ветер, народу всему, чтобы озарял он его повседневную страду.
Толстой пытался это сделать, пусть неверно, заблуждаясь. Но за то, что в те годы, когда все таили в уютных горницах свои огонечки, он вынес в ночь дрожащий факел, Россия и весь мир будут чтить его.
Толстой был «еретиком», то есть, он истину познавал частично, зато это познание было особенно проникновенным и глубоким. Космический дух христианства, Христос, низводящий на землю огонь, — были чужды ему. Но кто полнее и чище его постиг этические заповеди кроткого и неумолимого Галилеянина?[175]
Большевики разрушили государство, общество, церковь, ибо они являлись уздами, еще сдерживавшими одичавших людей. Отрицание Толстого шло во имя высшего этического закона. Спартак пытался разрушить Рим, чтобы плебей сел на место патриция. Но кто упрекнет первых христиан в общности со взбунтовавшимися рабами, хотя и те, и другие посягнули на прежний строй великой империи?
П.Ярцев утверждает еще, что отрицанием войны и частной собственности Толстой подготовил торжество большевизма. Но разве большевики — не ярые милитаристы, разве они не возвели в культ гражданскую войну и повседневное убийство? Толстой, отрицая собственность, говорил — «отдай!», комиссар — «бери!» — и никто из коммунистов никогда не отрицал своей собственности. Мечты Толстого так же сходны с совдепией, как христианская община в катакомбах с празднествами полчищ Аттилы.
Россия была наказана большевизмом не за то, что пошла с Толстым, но за то, что не восприняла его заповедей любви. Если бы в роковые недели 1881 года, когда Толстой передал молодому царю свое незабываемое письмо[176], победил бы христианский писатель, а не Победоносцев, если бы в основу государственного бытия легли примирение и любовь, не было бы большевизма. Никогда насилие не культивировалось с такой страстностью, как в дни «диктатуры пролетариата». Но ведь голос Толстого обладал порой таинственной силой удерживать руку с занесенным мечом. Горе стране, окружившей непроницаемой стеной Ясную Поляну, этот источник, исцелявший злобствующих и ненавидящих!
