Но вот прошло два года. Затравленная интеллигенция торговала газетами, голодала, пряталась от «чрезвычаек» и гибла. Казалось, сбылись давние мечты, но — потолок вместо пола, пол вместо потолка — перевернутый дом оказался прежним. Этот опыт должен был отучить любителей крайности от рокового «или-или». Но «мистическая» Россия не хочет ездить на почтовых. Если нет курьерских поездов на железных дорогах, они остались в идеологии интеллигенции. Вперед! Назад! Налево! Направо! Все равно, только бы скорей, без остановок…
Я сейчас говорю не о тех общественных деятелях, которые до сих пор живут в 1904 году, не о мудрых политиках из «Союза русского народа», выпускающих в Ростове газету с выразительным заглавием «Назад». Нет, много любопытнее идеологическое настроение нашей просвещенной интеллигенции, ярким образчиком которого является статья П.Ярцева[174] в газете «Объединение» о судьбах России и Толстом.
Сейчас стало повседневным занятием обличать всех и всякого в общности с большевизмом. Какой-то вдумчивый писатель даже Петра Великого возвел в чин первого большевика. П.Ярцев обвиняет Льва Толстого в родстве с коммунизмом, в его духовной подготовке.
Еще пять лет тому назад о Толстом можно было в прогрессивных кругах говорить только благоговейно. Ценили его не за то, что он написал «Войну и мир», не за то, что жизнь его этического чувства волновала дремавшую Европу, нет, за то, что он был отлучен от церкви и находился под попечением, далеко не дружественным, гражданского отделения. Теперь интеллигенция перекинулась на другой полюс, и Толстой остался вне ее новых владений.
П.Ярцев утверждает, что спасение России в «тихом свете» православия. Грех ее в том, что она пошла за Толстым против церкви и государства. Большевизм — расплата. Я далеко не последователь философского и общественного учения Толстого. Я глубоко уважаю идеи церковности (хоть соборную церковь мыслю только как грядущую: Невеста «Откровения»). Но рассуждения П.Ярцева мне кажутся вывернутыми наизнанку анархизмом, софизмом и нигилизмом интеллигента дореволюционного периода.
Спасение России не в «тихом свете». Более того, «тихий свет» как общественный идеал — полюс, а следовательно, гибель. Мы долго так жили все: озеро тишайшее, под водой Китеж, над водой скит с белыми стенками, а рядом, в том же лесу, «ребята ежики, в голенищах ножики», разбой, разгул, распад. Сахарный барашек Алеша Карамазов и братец его Смердяков. Угодники и Стенька Разин. Сморщенный, старчески благообразный лик Византии, чаепитие со странниками, стоны да поклоны и вдруг «Советы рабочих, крестьянских, солдатских» и прочее…
