Был великий дух бунта. Он исходил из уст неистового Бакунина и скептического Герцена. Мы все с младенчества дышали им, свергая по очереди идеи божества отчизны, добра, красоты. Да, конечно, мы не коммунисты! Но Иван Карамазов говорил, говорил, а его единокровный братец Смердяков слушал. Иваны могут только говорить, делают же за них другие.
Наши внуки, воистину, будут счастливее нас. Вспыхнет бенгальский огонь, озарит поля брани, трагические заседания, театральный апофеоз и над всем — прометееву усмешку Ивана Карамазова, вступившего в поединок с хозяевами мира, с разумом и гармонией. А мне скучно, ибо я слышу только хихиканье Смердякова и причитанья понятых, дождавшихся, наконец, протокола.
Это было давно, в те счастливые времена, когда совнарком мирно обсуждал никому не нужные резолюции в плохоньких кафе avenue d’Orleans. Луначарский тогда был не наркомпросом, но лишь трудолюбивым корреспондентом закрытого им впоследствии «Дня» и писал статьи на разнообразные темы, как например, о неомальтузианстве, об Айседоре Дункан и прочие. В часы досуга он уж тогда разрабатывал проекты насаждения пролетарской культуры. Поле для экспериментов было, к счастью, небольшое: две-три улицы, населенные эмигрантами. Однажды Луначарский напечатал статью в русском листке, выходившем в Париже, о некоем Сермусе, плохоньком скрипаче-самоучке. В статье говорилось, что скрипач этот особенно, «по-пролетарски» исполняет Баха, а называлась она «Солист его величества пролетариата».
Исполнять Баха пролетарски, а не «буржуазно» — непосвященному это покажется бессмыслицей. Можно ли пролетарски читать стихи Пушкина, мелкобуржуазно петь Мусоргского или феодально играть Гамлета? Чтоб хоть несколько понять эту галиматью, надо вспомнить, что есть люди, которые если не сами верят, то пытаются уверить других, что фабричный рабочий — нечто вроде папы римского и все исходящее от него непогрешимо. Бедный скрипач играл плохо, и ему следовало еще много учиться. Но он был социал-демократ и когда-то работал на заводе, следовательно, он не просто упражнялся на скрипке, но пролетарски играл и мог не только не учиться, но еще учить жалких буржуев.
Преклоняться умеют не только монархисты. Мы все видели, как самые красные из красных любят играть атрибутами власти. Вместо лейб-гвардии — «почетный караул революции», охраняющий Ленина или Троцкого. Портреты новых хозяев на казенном месте. Новые ордена, титулы и чины отличаются от прежних лишь большим безвкусием, привкусом того, что мы зовем «parvenue». Разве не характерно, что и в упомянутой статье Луначарский для возвеличения пролетариата употребил титул, за неосторожное употребление которого теперь бы отвели на Садовую?
