, во имя Духа Святого, разрушали храмы. Санкюлоты
[167], эти религиозные атеисты, несли культ, пусть арифметической, но все же Истины. Нет, не на них похожи резвые «чекисты». Они напоминают мне их кроткого и добродетельного собрата — мэра Перпиньяна.
Это было весной тринадцатого года. Я был на заседании палаты депутатов во время запроса о проведении в жизнь закона об отделении церкви. Один из ораторов сообщил, что этот закон крайне своеобразно воспринят мэром южного городка Перпиньяна. Сей радикальный муж приказал вытащить из собора старинные плиты с изображениями усопших епископов и вымостить ими общественную уборную. После сего он со своими друзьями торжественно освятил новое учреждение. Смутились все — и правые, и левые, мэра спешно убрали. Тогда еще никто не предчувствовал, как может пригодиться его находчивость в «государственном строительстве России» 1918-19 годов.
Новая вера? О, нет! Просто протокол за оскорбление общественной нравственности, непристойность, учиненная на святом месте. Поэты невзыскательно кощунствуют: «Я вырвал у Боженьки бороду», или «Потащим Христа в Чрезвычайку!» Государственный деятель вещает: «Для меня понятие России смердит, как дохлая собака». Агитсоветчики, являясь к художникам, поучают авторитетно: «Когда рисуете буржуев, анатомию спутайте, а цветы красными сделайте, революцией», а потом и поэтов жалуют: «Лирику оставить пора. Мы вас заставим коммунистические идеи стихами излагать. Да здравствует диктатура пролетариата в искусстве!». Один из заправил «Наркомпроса» как-то рассказывал: «Очень приятно, когда красноармейцы мощи штыками потрошат. Кругом бабки, монахи плачут. Вот это-то и хорошо…» И последователь перпиньянского мэра гаденько хихикнул. И еще помню красноармейца из тех, которые, верно, не раз «потрошили» и мертвых, и живых. Он излагал свой несложный катехизис:
«Петлюра? — А что мне Петлюра! Деникин? — А что мне Деникин! Кто больше хлеба даст, к тому и пойду. А в караулы ходить не хочу, только ежели обыск. А козырять никому не буду. Вот комендант Немцев говорит: „Честь отдавайте — это уважение“. А если у меня к нему нет уважения? — Дудки! Теперь ни к кому у меня уважения нет! Кончено это!»
Сочиняли стихи и декреты, расстреливали и разрушали города. Зачем? Нет, я не буду спрашивать… Лучше пусть нам Анфиса бубнит что-то о брошке комиссарской мадамы. О, если бы они были легионами Антихриста или хотя бы полчищами Аттилы! Но десятки тысяч перпиньянцев — это слишком большая роскошь, даже для России.
