Под моим окном развалины разрушенного при каком-то из одиннадцати переворотов дома, уродливые и унылые. Может быть, если осветить эти обгоревшие своды бенгальским огнем, они превратятся в таинственные руины. Может быть, и наши дни в свете романтического прошлого покажутся прекрасными, а дети нового века будут зачитываться «историей красного террора». Я сам не раз лицемерно твердил: «Великий век!» — стараясь придать лицу восторженное выражение, приличествующее участнику пира богов. На костре все же удобнее прославлять огонь, нежели визжать и требовать цинковой мази. Но потом мне, под грохот снарядов, в стране, на которую с ужасом и восторгом, затаив дыхание, смотрит весь мир, становится невыразимо скучно.
— Зачем все это? — в который раз спрашиваю я. Анфиса, прислуга соседей, знает зачем: «А затем, что Иван Леонтьевич своей мадаме брошку купить захотел, взбаламутил, то есть весь двор, комиссаром заделался и десять тысяч царскими, то есть без запинки, увез…» Конечно, Анфиса — баба темная и ничего не слыхала ни о классовых противоречиях, ни о космических страстях, но я не могу возразить ей. Быть может, она права…
Когда я впервые увидал кремлевские соборы, пронзенные снарядами, мучительный встал вопрос: зачем они это сделали? Разрушающие былые святыни, что несут они миру? Невольно я взглянул испытующе на одного из носителей этой новой неведомой веры, на рослого рыжего красноармейца.
«Здорово продырявили!» — сказал он, отплевываясь.
Я не выдержал, спросил:
— Зачем?
Он удивился:
— А как это, зачем?
И помолчав, нехотя пояснил:
— Потому теперича свобода…
И я понял, что «свобода» его — это зияющая пустота, что его обокрали, вынув из души былое золото, дав взамен легкие, бумажные, никому не нужные слова, что скучно ему и тошно.
Потом, проходя по площадям умирающей Москвы или по тенистой Левашевской[165], глядя на разрушенные церкви или читая в газетах списки расстрелянных, я думал: если бы только понять, зачем? И, странно, обращаясь к прошлому, никогда не вспоминал героев или варваров. Апостол Павел, разбивая трепетный мрамор богов Эллады, верил, что утверждает этим живого Бога. Альбигойцы
