Потом зашел я к комиссару Г., только что вернувшемуся с фронта. Сидело у него человек пять. Г. обстоятельно рассказывал о Тарнополе, о Калущском погроме[25]. Слушали, но столь непостижны были эти слова, что иногда прерывали, желая и страшась достоверности:
— Так было?..
Потом говорили другие, о том же говорили, о чем говорит ныне вся Россия: о прячущих деньги капиталистах, о неработающих рабочих, о не дающих хлеб крестьянах, о невоюющих солдатах. Рассказывали, как в неком армейском комитете обсуждались вопросы финансовой политики, а молодые люди из комитета продовольственного более всего интересуются условиями мира без аннексий. Рассказывали, что Советы очень заняты теперь сложной работой — подготовкой празднования полугодовщины революции. Говорили о голоде, распаде, злобе, о великом запустении нашей земли. Потом замолчали, и после долгого нехорошего молчания Г. сказал:
— Вот так же мы сидели в пятом году в Тифлисе, а на следующий день приехал генерал Алиханов[26] — усмирять…
Вечером в одиннадцать часов пошел я, по приглашению Б.В.Савинкова[27], в Адмиралтейство. Долго ждал его в высокой зале, разглядывая портреты адмиралов в париках. А потом пришел встревоженный секретарь — Савинков не приедет, зачем-то вызваны офицеры в походной форме в Зимний дворец. Что случилось? Поздно ночью в недоумении вышел я. Дворцовая площадь, пустынная и зловещая, была оцеплена. Наш автомобиль заставили взять обходной путь.
— Это от большевиков, — сказал мой спутник.
На следующее утро все было тихо в городе, и ночная тревога показалась мне недоразумением. С кипой газет затворился я в своем номере. Читал, как в «Новой жизни» бесчестили Корнилова, а в «Живом слове» измывались над Керенским. Читал пожелания, постановления, резолюции. Глядел на дымную Фонтанку и слушал, как в соседнем номере томным голосом бабенка «ждала лобзанья» и как кто-то бегал все время по коридору, шлепая туфлями. А когда под вечер вышел я на Невский, мне показалось, будто что-то случилось. Шептались о чем-то, останавливали, передавая нелепые слухи. Неужели правда? Нет — просто питерское наваждение, и не хотелось ходить куда-то, спрашивать, узнавать…
В понедельник утром вышел я на Караванную. Мокрые, склизкие тротуары, обычные хвосты у булочных, у молочной, сонные зевают прохожие. Почему газеты — ведь понедельник?.. Крупный заголовок «Генерал Корнилов…» — что дальше, не видно.
— Позвольте взглянуть, — спрашиваю у одного чиновника с «Петроградским листком».
