-- Мою жену тоже зовут Мари.
-- Извини меня, Луи, из песни слова не выкинешь. Короче, все они шлюхи. У тебя на душе спокойно. Ты на работе, а милашка твоя сидит дома. Что, ты думаешь, она делает: стряпает разносолы, чтоб тебя побаловать? Балда ты этакая, не знаешь, что, пока тебя нет дома, ей кто-то расстегивает халатик.
-- Брось трепаться.
-- Мне-то что, доверяй ей и дальше. Конечно же, твоя женушка -- особая статья. Не возражаю! Привет ей от меня. Шах королю, господин Луи. Только если в один прекрасный день ты застукаешь ее, как я свою застукал... с сенегальцем...
-- А я думал, с америкашкой, -- перебивает хозяин бистро, подмигивая.
-- Сенегалец, говорю я тебе, совсем черный и совсем голый. Но я не расист. Да и она тоже. Налей-ка нам по второй.
Глупо вспоминать истории Алонсо, он всегда только об одном и говорит, в его рассказах меняются разве что партнеры мадам Алонсо Гонзалес, цвет их кожи и национальность -- в зависимости от числа пропущенных стаканчиков.
Глупо думать об этом, так же глупо, как думать о белом и цветном полотенцах, вывешенных здесь, вроде как сигнальные флажки на корабле.
-- Он даже не проснулся, когда я его переодевала. Счастливый возраст. Никаких забот.
-- Да, -- подтверждает Луи.
-- Лишь бы с ней ничего не стряслось.
-- С кем?
-- С Мари.
-- Нашел, нашел, -- победно кричит Жан-Жак, размахивая книжонкой из классической серии, -- она лежала на радиоприемнике. Должно быть, ее читала мама.
Послушай, бабуленька:
Да, я пришел во храм -- предвечного почтить;
Пришел мольбу мою с твоей соединить,
День приснопамятный издревле поминая,
Когда дарован был Завет с высот Синая.
Как изменился век!..
[Ж. Расин. "Афалия". Сочинения, т. 2. М.-Л., 1937, действие I, явление 1-е]
-- Ну и скучища эта "Афалия", -- орет Симона.
-- "Как изменился век!..
Бывало, трубный глас..."
-- Бабуленька, четверть девятого.
-- Куда же запропастилась Мари?
-- Я хочу есть... Я хочу успеть поесть, прежде чем начнется "Афалия".
-- Не успеешь... Не успеешь, -- дразнится Симона. Она валяется в столовой на диване.
-- Изволь-ка встать. У тебя грязные туфли. Мама не разрешает...
Телевизор горланит. Жан-Жак твердит:
-- Я хочу есть... Я хочу есть...
Симона сучит ногами, цепляется за бабушку -- та пытается стащить ее с дивана. Как это ни странно, Луи все сильнее ощущает свое одиночество среди этого невообразимого шума и гама, который бьет ему по мозгам. Он с размаху хлопает ладонью по столу:
