Кстати, проплывает мимо последняя возможность рассказать о моем криминале — из ряда вон, но камерном. Если ты, Эвент, помнишь, засадили меня за сюжет, на который я накатал заявку. Вот он, сюжет: повесть, посвященная последнему периоду жизни гениального вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Как известно, 6 марта 1923 года заболевание великого вождя вступило в завершающую стадию. В этот день вождь лишился своего разящего оружия — языка. Но разума не утратил. К лету несколько оправясь от удара, требовал, чтобы ему читали газеты, был настойчив, не позволял пропускать огорчительные моменты и неистово переживал и свое бессилие, и неуклонную тенденцию всероссийской телеги увязнуть в грязи и подлости далеко-далеко от золотистого асфальта книжных путей, каковые вполне наметились при его активном участии (заметь, Эвент, оскорбительную неясность выражений), а теперь стали уже явью, буднями. Сидя в кресле, укрытый пледом, бессмысленно глядя на необширный, без горизонтов, пейзаж, он страстно думает о том, как самонадеян, как безрассуден, безответствен был он — не перед народом, не перед страной, черт с ними со всеми, с этим народом, который он презирал, и со страной, которой не любил, — а перед семьей своей, перед Надюшей, которая так ему предана, а он ее… э-э, что говорить… перед сестрами, перед братом Митей, перед немногими друзьями… Что с ними сделают теперь, после его смерти? Ведь нет уже морали, милосердия к поверженному, нет сострадания, отменено его же повелением, именем рррреволюции, товарищи! царскую семью, цесаревича, тринадцатилетнего-на-этом-свете-не-жильца, девчонок, фрейлин, собачек, поваров — всех!.. Айяяй, как можно было, ведь теперь и Надюшу, и Маню, и Аню, и горстку друзей именем ррреволю… И уповать не на кого.
М-да… Большой оптимист Док. Поступок, конечно, камерный, но очень по-зрелому склепан и в самую душу нацелен. И он полагает, что такое прощают? Хотя бы даже при либеральных зигзагах?
Нет пути мне назад. K счастью, нет.
… Сам не знаешь, каким ты вернулся оттуда, жундит Док, весь предыдущий опыт жизни даже упоминания не стоит в сравнении с тем, чему ты научился там. Ты среди нас, как взрослый среди детей. Одна твоя улыбка… Что ты лыбешься, ты себя спас этой улыбкой, понимаешь или нет? Да если бы в деловых ситуациях люди здесь умели так улыбаться… — Научатся. — Когда? Знаешь, насколько все стало бы иначе? — Ничего не стало бы иначе, Док, можно душить с улыбочкой, насильственно кормить с улыбочкой, укольчики разной вашей дряни… — Нет, протестует Док, тогда не борьба за человека, а борьба с человеком, и рассыпается смысл раститскизма, где человек человеку…
