Глава четвертая
«НАЙДИ МЕНЯ…»
Подожди меня проклинать.
Что тебе сказать обо мне?
Я не знаю, какой была мать,
А отцом был хлыст на спине.
У меня были братья. Они
Воплощали коварство и зло.
Мои дни были черные дни,
Но потом вдруг мне повезло.
Я услышал голос во тьме
И пошел за ним, как слепой, —
Так преступник в своей тюрьме
Удивляется, что живой.
Этот голос учил, как жить,
Как достичь величья среди
Тех, кто стал хозяином жил
Золотых. И вот впереди
Я увидел свой путь, как нить.
Я увидел свой путь, как свет.
И я смог себя сочинить
И понять, что мне равных нет.
Я был холоден и жесток,
Но писал о святых сердцах.
Я был бог, и как всякий бог
Я купался в чужих слезах.
Не прощай меня, но поверь
Я не смог здесь другим прожить.
Мне в безвестье открыта дверь,
И убийца — вот, сторожит.
Стану прахом, стану трухой,
Стану смрадом, память губя.
Но измученный голос мой
Вновь дотянется до тебя.
Здесь стихотворение обрывалось. Ржавый отпечаток окровавленного большого пальца был словно подпись в предсмертном стихотворении герцога Альбино, которое он писал, пока тьма по имени Хелена не уничтожила его плоть.
Почему она не дала ему закончить стихотворение?!
Я обессиленно откинулась на подушки. Стихи Альбино всегда производили на меня странное действие — они были так прекрасны, так совершенны, что завораживали, словно сияние россыпи алмазов на черном бархате или медленное кружение чаши звездного неба над головой. Они обладали силой магнетического внушения, потому их так сумасшедше любили, перенося любовь и на автора. Но это стихотворение не было прекрасным. С технической точки зрения — убогие, бедные рифмы, сбой размера, ненужные анжамбеманы, скудость метафор… Но это были слова Альбино Монтессори — истинные слова, потому что перед лицом смерти уже не до метафор и прочих красивостей. Но кому он писал это стихотворение? Перед кем каялся (или не каялся?) в черноте своей души? И что значит это: «Ты найди меня…»
Он же мертв!!!
Я вскочила с постели и принялась взволнованно носиться по спальне. Пару раз пробежала даже по потолку, чтобы унять тревогу и невнятную угрозу, которую словно излучали эти три слова: «Ты найди меня». За беганьем по потолку вокруг изумительной хрустальной люстры и застала меня Бабулька.
Глаза ее исполнились некоторого изумления, но (хвала ее выдержке!) она сунула под кровать мой горшок и велела кратко:
