Дело было нелегкое, но все же мы подвигались вперед, к противоположному берегу.
Отчим сбросил с головы картуз, расстегнул ворот рубахи и, обливаясь потом, работал как вол. Ему хотелось доказать односельчанам, что при желании все можно сделать.
И вот наступил тот момент, когда уже можно было перейти за курью сухой ногой.
— Ну а теперь отдыхай, иди на Плясунец, — сказал мне отчим.
Любуясь нашим мостом, я хладнокровно махнул рукой:
— Еще будет не один Плясунец…
— И то верно, — согласился отчим. — Давай-ка еще подкинем возик-другой…
31
Однажды мать собралась в церковь и взяла меня с собой. Я обрадовался: заодно побываю на базаре, зайду в Нардом и возьму какую-нибудь интересную книжку.
Волостное наше село Шолга прилепилось среди лесов на восточном покатом склоне горы. Издали домики казались совсем маленькими, игрушечными. И только церковь, крепко вросшая в зеленый угор, властно высилась белой колокольней над окрестными деревеньками. На колокольне гулко звонили старые колокола, зазывая прихожан.
Я просился у матери отпустить меня на площадь, но мать возражала: сначала помолишься, мол, а потом и бегай сколько хочешь. Войдя в церковь, мы замешались в многолюдной толпе. Со стен на меня опять глядели седобородые мужики на крутогривых конях, которые длинными копьями кололи злых гадов. Я с любопытством разглядывал их. Мать дернула меня за рукав, сказала, чтоб я не глазел по сторонам, а молился.
Сначала молились стоя, а потом вдруг неожиданно все опустились на колени. Это строгий поп так велел. Я его сразу узнал. Только балахон у него теперь был другой и шапка на голове богаче. Как ендова медная блестит.
— Зачем наказывают-то нас? — спросил я. — В училище даже не ставят на горох, а тут, смотри-ка, всех на коленки.
Мать снова одернула меня, мол, не твое дело, и продолжала молиться.
Поп в широком цветном балахоне держал в одной руке кадило, из которого шел духмяный чад, а другой рукой махал над головами прихожан уже знакомой мне большой кистью. Вместе с другими и я подошел к попу. Он махнул своей кистью, и мне в лицо полетели холодные брызги.
— Вода-то чистая ли? — спросил я.
На меня кругом зашикали, и я схватился за руку матери. Мне как-то сразу стало скучно в церкви и душно от непривычного запаха ладана, и я тотчас же отпросился выйти на улицу.
— С тобой только греха тут наберешься, — недовольно сказала мать. — Убирайся, жди у ограды.
Я с радостью выбрался из церкви и, спустившись по широкой крутой лестнице, направился к людной площади.
