Натянув на уши свой колпак, я старался подобраться к самому краю снежного навеса. Вдруг я куда-то провалился и тотчас же оказался внизу, как под крышей. В ту же минуту навес огромной глыбой обрушился сверху и накрыл меня. Я было закричал, но голос тонул в снегу, как в вате. Коля, конечно, ничего не услышал. Он только инстинктивно понял, что надо меня выручать, и, спрыгнув вниз, принялся руками разгребать снег.
Кое-как я выбрался из-под снежного обвала и сразу побежал домой.
— Лезь на печь, видишь, на улице-то какое тепло, — сказала с укором бабушка. — В такую пору воробьи замерзают…
Я молчал, засовывая ноги в горячее жито, которое сушилось на печи: отчим собирался на мельницу.
Сегодня же он уехал в село. Я просил его привезти тетрадок и карандашей и теперь ждал покупок.
Наконец-то брякнула на крыльце щеколда, в сенях послышались тяжелые шаги. Открыв дверь, с клубами морозного воздуха отчим вошел в избу, развязал башлык, сдернул с головы шапку и, обмяв с усов сосульки, не раздеваясь, опустился на лавку.
Вслед за ним вошел Оля, сел к заборке. За ним зашли вместе с матерью Платоновна и Катя.
— Чего нового-то слышно, Петрович? — спросил Оля.
— Горе-то, горе какое… — тихо произнес отчим и достал из кармана газету. — Слушайте…
И он развернул большой лист.
Я слез с печи, подбежал к отчиму, из-за его плеча глянул в газету — и увидел Ленина, такого же, как у нас в классе. Только здесь почему-то портрет был в большой черной рамке.
— …Неожиданно вчера в состоянии здоровья Владимира Ильича наступило резкое ухудшение… — горестно читал отчим.
Я взглянул на мать. Она, казалось, стала еще ниже ростом и вытирала ладонью глаза. Платоновна и Катя тоже плакали. Я перевел взгляд на отчима. И у него по щекам текли слезы.
И я понял все…
Я бросился на печь, забился в угол и тоже заплакал. Только одна бабушка не плакала, она еще не знала, что произошло.
— Не обидел ли тебя кто? — озабоченно спросила она меня.
— Учитель сказал, если бы не Ленин, мы бы не учились…
— Так ведь учишься же ты, учишься… Не все же холода будут.
— Ленин-то умер, — прошептал я.
Бабушка охнула и с кончиком платка полезла к глазам…
Таким на всю жизнь запомнился мне этот день.
26
После январских холодов начались метели. А метели здесь хуже, чем холода. Случись в поле сбиться с пути, и — пропал. Вдоль дороги устанавливали вехи — еловые разлапистые сучья. Они служили своеобразными маяками для путников. Мы с Колей однажды решили переночевать в Виталейкиной деревне. Коля пошел к своим родственникам, а я к Виталейку, который каждый день звал меня в гости. Мать накануне напекла мне шанег. Кроме шанег, положила в сумку пшеничную булку, наказала, когда, мол, будешь есть, — угости всех.
