Я живо взобрался на лиственницу и, сорвав несколько веток — мягких, бархатных зеленых лапок с темными шишками-пуговками, вернулся домой.
— Куда с мусором-то? — остановила бабушка.
— В училище понесу.
— Велели, что ль? Ежели велели — неси.
Мать в то утро напекла мне сдобных лепешек, завернула в тряпочку, аккуратненько положила в сумку.
Провожать меня вышли на улицу все. Только одного Урчала не было: его посадили в подполье, а то не отвяжешься, убежит за мной, еще потеряется.
Мать шла рядом и говорила:
— Не шали! Не дерись…
— И не поддавайся каждому-то, — добавил отчим. — Только первым не лезь.
— Не дерись, говорю, и тебя никто не тронет, — свое твердила мать.
— Ну иди с богом, — перекрестила меня бабушка. — Пусть науки пойдут в толк, а скверна отсевается, как мякина. Слушайся наставников-то.
— Ладно, буду слушаться, буду…
Мать проводила меня за гумно, прослезилась:
— Не шали, смотри, сынок. Держись Коли-то. Он тебя постарше, защитит…
— Ладно-о, — и, придерживая за спиной сумку, я побежал догонять Кольку.
Поднявшись в гору, я оглянулся: мать все еще стояла у гумна. Я махнул ей рукой, крикнул:
— Урчала выпусти!
Дорога в Кринках ныряла с ухаба на ухаб. В средине горы втаилась огромная яма, наполненная водой. Коля уже с батогом ходил около нее.
— Неуж рыба? — спросил я.
— Думаю, глубоко ли.
Мы с Колей измерили глубину. «И впрямь, как кринка, — подумал я. — А гора-то какая высоченная. И все отсюда видать: и реку, и озера, и нашу Купаву. В лугах и полях стоит Купавушка-то… Хоть и мала деревушка, а все равно лучше ее нигде нет. Кто же назвал-то ее так? Может, дед, который сидит в горнице?»
Мы перевалили за увал и, чтобы не опоздать, побежали бегом.
В училище уроки еще не начинались. В коридоре было столько ребятишек, что я вначале растерялся и все тормошил Колю, чтоб пойти к учителю. «В класс надо», — прошептал он и потянул меня за руку. Он все знал, еще бы — братьев столько.
Я забрался на самую дальнюю парту и стал ждать учителя. В коридор не выходил: там было тесно и шумно, да и сумку надо похранить. Но вот раздался звонок, гам и шум переместился из коридора в класс.
В нашем классе должны были учиться две группы: самые маленькие и постарше — третьеклассники. Они захватили два ряда к выходу, а мы, первопуты, как нас величали, уселись поближе к окнам. Самый бойкий из третьеклассников Виталейко, веснушчатый, длинношеий парень, сновал между рядов и по-своему наводил порядок. Взглянув на меня, он вдруг сделал страшное лицо:
