Горизонты | страница 25
Каждый день теперь она стряпала, семья-то удвоилась — шесть ртов за стол садилось. С тревогой заглядывала старуха в ларь, где хранилась мука. А в ларе уж постукивало дно.
— Оголодит ведь он нас, молодица, — шептала по вечерам она.
— А чего, маменька, станешь делать? Не погонишь из-за стола. Ветром шатает братца-то. Пусть недельку-другую подкрепится.
Прошла неделя, миновал и месяц, начался второй… Уже с серпами в поле пошли бабы. У Бессоловых в поле людно, а мать одна на полосе с серпом. А дядя Ваня с женой все дома, ходят около черемух да ягоды едят. В жару дядя заберется в горницу. Усядется в городское кресло, ногу на ногу опять закинет и посматривает на «молнию». Бабушка глядеть на него не могла, ворчала, утирала платком глаза.
— Только чтокают чтокари да хлеб даровой жрут, — жаловалась она соседкам. — Хоть бы снопик нажали, помогли молодице-то…
А соседки, конечно, сочувствуют, но чужая забота не шибко жмет плечи.
Пришла как-то Марта с дочкой на полосу, начала жать. Посмотрела мать на «помощников», которые топтались в овсе, приминали его, — сказала:
— Идите-ка домой, ради бога. Одна-то лучше… чище выжну…
Убрали хлеб с поля, обмолотили. Подступили заморозки.
Как-то дядя Ваня и говорит:
— А может, разделимся, Петровна?
— Как делиться-то будем?
— Придется, как всегда, по едокам…
— Много ли ты наработал? — вспыхнув, вступила в разговор бабушка. — Клевить сирот собираешься? — и, встав с лавки, махнула рукой. — Убирайся, откуда выкатился.
Но дядя Ваня знал законы. Кинул жребий. Себе он вытянул горницу, избу-зимовку, амбар, телку. С кулаками подступила бабушка к сыну:
— Прокляну, разоритель! — и заревела в голос.
Потом упала на колени, начала умолять оставить нас в покое.
— Я свой пай беру, мамаша. Я равноправный член семьи, — ответил сын.
Хлеб, сено, солому — все разделили по едокам. Нам достались летняя изба да голые срубы на Данилове. Из скота — лошадь, корова, две овцы.
Дядя Ваня выбросил из зимовки полати, сломал перегородку с намалеванными на ней красными яблоками и сделал прихожую — все как есть на городской манер. Прорубил в горницу ход, стал именовать ее гостиной. В нашу избу ход из горницы наглухо забил досками.
У бабушки почти не высыхали глаза. Теперь она уже не шумела, не грозилась, а только плакала, тайком что-то шептала перед иконами.
Как только начало подмерзать, дядя Ваня убил телку, и принялись они жарить и парить. Каждый день Марта стояла у «буржуйки» и жарила котлеты. Даже колбасу умудрилась сделать. Угостила как-то мою мать, та принесла кусочек и мне. Такой вкусной колбасы больше, кажется, я никогда и не едал.
