Годы в то время, действительно, были нелегкие, голодные. Из городов многие выехали в деревни и взялись за землю. Выехал из Питера к своей матери и Алексей Петрович Филев. Он жил на угорах в соседней деревне. Лошади у него не было. У нас был Рыжко, но пахать на нем — некому. Однажды мать разговорилась с Петровичем и разрешила ему взять лошадь, чтобы вспахать полосу. Вспахал он свою, а потом и нашу. И в других делах стал помогать моей матери.
Так прошло года полтора — два. Алексей Петрович человек был трудолюбивый, рассудительный. С любой крестьянской работой справлялся успешно: сила-то у него была не в пример дяде Ване. Когда жил в Питере, на себе, слышь, кирпичи таскал на седьмой этаж.
Как-то пришел он к нам, снял картуз с лысеющей головы, сел к столу. А я уж привык к нему, не отхожу от него. «Вот бы такой тятька был», — думал я.
Он взял меня и усадил к себе на колени.
— А ты не тятька? — вдруг спросил я и начал разглядывать его.
Смотрю, а из кармана пиджака выглядывает кончик карандаша с блестящим наконечником. Вытянул я карандаш, залюбовался: «Дорогой, наверно?» А Петрович достал из другого кармана записную книжку в коленкоровой обложке и говорит:
— Вот здесь порисуй, может, и получится что…
Я начал рисовать святого с рожками. А карандаш-то и в самом деле не простой. Проведешь одним концом по бумаге — красный цвет, другим концом — совсем иной цвет, синий.
— Ай-я-яй, — удивился я. — Как же это?
— Садись поудобней и рисуй.
Пока Петрович сидел у нас, я все рисовал. И так ловко получалось, что один рисунок приколол в угол под иконы. Да и бабушке понравилось. А когда Алексей Петрович ушел, я все спрашивал, придет ли он снова.
— Брала бы ты в дом Петровича-то, — советовала бабушка. — Совсем чтокало-то разорит нас. По миру пустит, басурман. А Петрович и к парню нашему относится ласково. Пусть заместо отца ему будет.
Так появился у меня отчим. Звал я его не тятей, как все в деревне, а по-городскому — папой. Гордился перед ребятишками, что и у меня теперь есть отец. И отчим меня за родного сына считал, везде брал с собой. То на лошадь посадит, то в лес возьмет. И дяди Вани мы не стали бояться. «Теперь и у нас есть свой защитник», — не раз говорила бабушка.
Прошла зима. У дяди Вани опустела кладовка, снова ни хлеба, ни мяса, ни картошки. Оставаться на лето они не решились, стали собираться обратно в Питер.
Бабушка поставила свечку Николаю Чудотворцу, стукнулась на колени, начала креститься.
