– Список того, что необходимо сделать, пока не сыграл в ящик? – переспросила Феррин.
– Да, и я подумал, что это единственное, что имеет смысл.
– Ничего не имеет смысла, – возразила она. – Я стараюсь делать то, что чувствую правильным.
– И что ты чувствуешь правильным сейчас?
– Это!
Она оседлала его колени, уперлась руками в спинку сиденья за его спиной, опустила голову и поцеловала его.
На коленях Хантера сидела женщина, готовая отдаться, а его терзали угрызения совести. Но сегодня ночью она очаровала его. Все в клубе твердили, что она слишком хороша для него, но при этом и друзья, и родные имели в виду, что он не должен ее отпускать.
Но он не мог быть с ней.
И знал это.
Боже, как она целуется!
Ему следовало бы поступить как подсказывал здравый смысл и закончить все это, но ему уже надоело отстраняться от Феррин.
Он хотел ее.
И это не имело ничего общего с прошлым, или тренером, или вообще чем-либо, кроме того, что ему нравилось быть с ней и она пробуждала в нем чувство сожаления о том, что он не может быть тем человеком, каким она его считает. А было бы так славно.
Ее язык оказался у него во рту, когда она наклонила голову набок, чтобы проникнуть еще глубже. Необыкновенный вкус ее губ смешался с привкусом выпитого ею в клубе вина.
Она шевельнула бедрами, приподнялась над его восставшей плотью, он расставил ноги, и она опустилась на него.
Хантер положил руку на спину Феррин, привлекая ее ближе. Поцелуй становился все глубже. Ее кожа была такой мягкой и гладкой под его ладонью! Всю ночь его искушала открытая спина в вырезе ее платья. Он провел пальцем по ее обнаженной коже, до самого края выреза, там, где ткань облегала плоть. Она тихо гортанно застонала и снова шевельнула бедрами. Губы ее припухли и увлажнились от его поцелуев. Она протянула руку, сняла с него галстук и бросила на сиденье.
– Не возражаешь?
– Действуй! – разрешил он, раскинув руки на спинке сиденья.
Она медленно расстегнула пуговицы его рубашки, не торопясь, наслаждаясь каждым мгновением. Феррин подхватила полы его рубашки и снова подалась вперед, принимаясь тереться грудью о его грудь, целуя шею и покусывая мочку уха.
Он кожей ощутил ее горячее дыхание и загорелся сам. Его восставшая плоть была каменно твердой и, казалось, готова была взорваться, если он не ощутит ее, мягкую и обнаженную, прижатую к нему.
– Чего ты ждешь? – прошептал он.
– Жду, пока ты преодолеешь свою застенчивость, – объяснила она, снова прикусывая мочку его уха. – Я видела, как ты краснеешь.
