— Зря ты сюда зашел, Диська, — говорит дворецкий, и я вижу в его глазах почти искреннее разочарование. — Зря.
— Что это за место? — спрашиваю с демонстративным спокойствием, которого не испытываю. Все еще пялюсь в бездонное жерло пистолетного ствола.
— Ты неплохой человек, Диська. И мне симпатичен. — Эдик смотрит на меня, как на умственно отсталого ребенка. — Поэтому я сохраню эту ошибку в тайне.
Качает пистолетом, наконец, пряча его в потайную кобуру под мышкой.
— Никогда сюда не ходи. Забудь о существовании этой комнаты… и всего этажа. — Старший слуга говорит негромко. Его едва слышно сквозь мерное каменное поскребывание. — Иначе твое прежнее наказание покажется сущим пустяком. Занозой. Царапиной. Выдавленным прыщом. Веришь?
Я киваю, как будто понял.
Но говорю другое. Снова задаю вопрос, на который никто из населяющих Особняк существ так и не смог дать ответа. Спрашиваю:
— Почему они позволяют себе такое? Все это… Ты тут давно, тебе доверяют. Ты должен знать — почему?
Несколько мгновений он неподвижен. В какой-то момент мне кажется, что сейчас его рука метнется обратно к кобуре. Полагаю, Эдик действительно имеет право убить любого, чье поведение посчитает недопустимым или нарушающим запреты дома.
Но мужчина лишь сухо улыбается и поправляет элегантные очки.
Из-за его плеча я вижу неподвижного Себастиана. Тот по-прежнему смотрит в объектив камеры ночного видения посреди пустой незнакомой комнаты.
— Потому что могут, — наконец отвечает Эдик.
Сразу становится заметно, что он чертовски устал. А еще он старый. Из тех, кто еще отчаянно молодится, но в один прекрасный день сообщает: «Я познакомился с девушкой, а потом узнал, что ее мама моложе меня». Правда, в случае с мажордомом знакомство происходит с молодыми мальчиками…
Он замер в шаге от меня, и прямо в эту секунду в его мозгу тоже умирают сотни нейронов. Два умирающих человека стоят напротив друг друга, переплетая слова в необычном диалоге.
— Иногда мне кажется, — вдруг добавляет Эдик, невесело вздыхая, — что плохие люди, портящие жизнь другим, вовсе не разрозненные осколки дурного. Знаешь, так иногда может почудиться — мол, высшие силы намеренно разбросали их по миру, чтобы уравновесить поток буддистского добра и тошнотной мимимишной патоки.
— Иногда мне кажется, — повторяет он, — что все плохие люди на планете, это члены тайного ордена. Паладины энтропии, если угодно. Слуги хаоса, в котором видят суть мироздания. Любой поступок такого существа всегда строится только на одном утверждении —
