Загораживая узоры, Эдик склоняется. Упирается руками в пол и начинает вращать каменные диски. Цепляется пальцами, насколько заметно, за серебристые выступы орнамента; вертит неторопливо и вдумчиво, будто настраивает сложный астрономический прибор. Совмещает символы. Выставляет, придирчиво осматривает и крутит снова.
От звуков трущегося камня у меня трещат зубы.
Спина холодеет, и на этот раз отнюдь не от сквозняка.
Себастиан на экране монитора приходит в движение. Поднимает руку, поднося к лицу. Вертит головой. Поднимает вторую руку. Делает шаг, неловкий и пьяный настолько, словно Гитлер никогда и не умел ходить. А затем поворачивается к камере и застывает, глядя с экрана в сторону приоткрытой двери.
Я не успеваю отшатнуться в тень…
Эдик замечает движение цербера и направление его взгляда. Поднимается на ноги плавно и быстро. Разворачивается. Не успеваю хоть что-то сказать или сделать, он приближается к двери и толкает створку.
В его правой руке пистолет. Компактный, черный, такой непросто заметить даже под обтягивающим брючным костюмом. Не спец в оружии, но понимаю — это не обычный ствол, каким вооружают ментов или чоповцев.
Глаза мажордома распахнуты, он определенно не может поверить в мое присутствие.
За его спиной Себастиан покачивается на пятках. Будто раздумывает — уйти из кадра или еще какое-то время понаблюдать за камерой…
Считается, что человеческий мозг развивается лишь до 27 лет. Затем он становится все менее чувствителен к впитыванию нового; связи рушатся, ум теряет гибкость и начинает костенеть. Доказано, что в наших головах хранятся и функционируют миллиарды нейронов. От обозначенного умниками «предела 27 лет» они принимаются отмирать. Незаметно, как пересыпаются песчинки в песочных часах. Монотонно, тихо — ведь что такое песчинка на огромном пляже? А потом вдруг «бац!», и критическая масса достигнута, добро пожаловать в гроб. Считается, что 27 лет можно маркировать началом конца — нарушить порядок деструкции, заданный самой природой, способны лишь уникумы. Я — не уникум. Уже несколько лет мой мозг тихо и незаметно умирает. Причем сам по себе, не принимая в расчет наркотики, употребленные задолго до наступления переломного момента. Так чего ж тянуть?..
Говорю:
— Стреляй или убери.
Добавляю:
— Мне в ствол заглядывать не впервой…
Он какое-то время молчит. По негромкому скрежетанию из-за спины Эдика я понимаю, что каменные шайбы, составляющие диск, медленно проворачиваются внутри друг друга. С едва различимым, но характерным звуком трущихся жерновов.
