В прихожей на подзеркальнике стояли традесканции в горшках, в маленькой столовой, куда я был приглашен, — аспидистры. Доктор, по-видимому, любит природу. Пианино, старомодный граммофон с трубой — доктор, по-видимому, любит музыку. На стенах множество картин в самодельных рамках, выпиленных лобзиком, тут и акварель, и масло — постойте-ка, где-то я видел на днях такое же дилетантство? Ну да, конечно, в церкви, именно в таком стиле намалевана голова Святого Роха. Тут, правда, нарисованы не святые, но по сути — все то же самое. Здесь изображены сплошные юные девицы. Даже не девицы, а одна девица — голубоглазая, белокурая, где в шляпке, где в платочке, а где с пучком. Рот чуточку великоват, возможно, потому, что на всех картинах она смеется. Ставлю дутый бронзовый браслет, что она окажется приемной дочерью доктора!
И все-таки я слегка вздрогнул, когда доктор обронил, указывая на картины и впервые опустив иностранное обращение:
— Моя приемная дочь!
Так, пришел черед «змеиного ликера». До сих пор разговор о приемной дочке повсюду сопровождался палинкой. Отныне каждый раз, как увижу сироту, моему внутреннему взору будет представать стопочка палинки.
Но я напрасно боялся. Доктор сообщил, что, вернувшись из плена, стал противником алкоголя, а там, за границей, даже состоял гласным ложи Добрых тамплиеров[78].
— Зато в плену у татар научился готовить такой аперитив, по сравнению с которым тот нектар, что пили на Олимпе, — жалкая кислятина. Отведайте, эфенди.
Он опустил ложку в банку из-под компота, наполненную какой-то желтой замазкой, и выудил оттуда несколько белых шариков.
— Пожалуйста, суди. Чеснок на меду. Даже Мечников такого не знал, а между тем ничто так не способствует размножению фагоцитов.
Каждая клеточка моего тела выражала протест.
Еще ребенком я признавал только один вид меда — «кошачий», так называли у нас безвкусную смолу, выступающую на коре черешневых деревьев: ее, по крайней мере, можно было грызть. Настоящего меда я терпеть не мог. Что же до чеснока, то мне случалось получить от него удовольствие, но лишь в том случае, когда запах исходил от другого человека. Это давало мне возможность убедиться, что я не такой, как прочие, и никогда до такого не опущусь.
Но что оставалось делать? Не спорить же, в самом деле, с этим гостеприимным господином, к тому же медиком, бескорыстно предлагавшим мне средство для продления жизни. Я зажмурился и послал татарскую закуску по назначению.
