Возле лифта, поглядывая то на лестницу, то на соседские квартиры, стояло его отражение, или брат-близнец: тоже в строгом, идеально сидящем костюме, тоже высокий и широкоплечий.
— Добрый день, — поздоровался Ивлиев, на всякий случай выпрямив спину и расправив плечи.
— Добрый! — улыбнулся «близнец». — Выдвигаемся?
Люда подалась было вперёд, очевидно, для объятий и поцелуев, да и родители явно ждали торжественной прощальной процедуры. Но спокойствие Ивлиева было, судя по всему, только внешним: его душа уже покинула родные стены и неслась по направлению к Кремлю. Он только молча кивнул и шагнул к лифту. Сзади раздался грохот падающих журналов и придушенный мяв Дуськи — она, видно, тоже нервничала и слишком сильным рывком когтей разрушила свой пьедестал. Но Ивлиеву это уже было все равно.
— По лестнице, если вы не против, — попросил «близнец» и первым двинулся по ступенькам. За ним пошел Ивлиев, а второй сопровождающий замыкал шествие. Или, точнее, строй.
Валентина Степановна украдкой перекрестила удаляющуюся спину Сергея, хотя прицелиться перстами было сложно, и получилось, что она благословила всех троих. Но ничего плохого, кроме хорошего, в этом никто не увидел.
На улице ярко светило жаркое солнце, брызгающий пылью порывистый ветер не приносил прохлады. Во дворе толклась обычная для полудня бибиревская публика: на детской площадке выгуливали отпрысков молодые мамы, в тенечке забивали козла пенсионеры и всегда свободные любители прохладной жизни, сновали в магазин, химчистку и ЖЭК домохозяйки или их порабощенные мужья, возвращались с занятий школьники, у гаражей на пустых ящиках устроилась неформальная молодежь с пивом и сигаретами… Появление Ивлиева, как бы зажатого между двумя специфического вида мужчинами, привлекло всеобщее внимание.
— Гля, очкарика повязали, — довольно громко сказал кто-то. — За что, интересно?
Разношерстное народонаселение пролетарского микрорайона с интересом наблюдало, как их невзрачный, тихий и совершенно никчемный сосед из непьющих-некурящих, в сопровождении двух характерных громил в штатском, проходит к чёрным, наглухо затонированным «Гелендвагенам» с государственными номерами крутейшей, состоящей из одних нолей, серии, возле которых ждали еще такие же тяжеловесы. Все быстро расселись по угловатым джипам, со зловещим лязгом захлопнулись двери.
— Да уж не за гоп-стоп! — веско сказал трижды судимый за грабежи и разбои Баян, сплевывая сквозь выбитый зуб. — Меня такие гоблины ни разу не принимали да на таких тачках не возили! Не иначе, как за шпионаж!
