Железнодорожные рабочие и администрация на всех уровнях старались скрывать информацию, прятали оборудование и товары и лгали по поводу имеющихся запасов. В тех случаях, когда погрузка товаров сопровождалась вооруженными стычками, они предпочитали сотрудничать со спекулянтами; если же разгрузка товарных вагонов была чревата стрельбой, было проще вообще не разгружать их и отгонять на охраняемые запасные пути. Задолго до поражения белых и решения Троцкого бороться с этими проблемами путем милитаризации линий, находившихся под контролем большевиков, железнодорожники повсеместно оказались в осаде и давали адекватный отпор любым претендентам на власть
>{86}.
Обыденным делом стали и другие типы нападений со стороны мародерствующих банд. В Сибири и Южной России такие самозваные «атаманы», как Семенов или Унгерн-Штернберг, возглавляли отряды «казаков» различного происхождения, совершавших всевозможные кровавые набеги. Эти банды, орудовавшие с ведома армий Колчака и Деникина, были лишь слабо связаны с их режимами, фактически получив от них санкцию на независимые действия. Они назывались «белыми» только вследствие своей яростной борьбы с «красными», скорее оправдывавшей, чем объяснявшей жестокость этих банд, так как в «красные» в данном случае зачислялся самый широкий круг жертв. Согласно одному описанию, по всему региону «сельская местность превратилась в море буквально независимых “деревень-республик” со своими собственными призывниками, “карательными отрядами” и свирепыми кодексами “возмездия” всем, в ком подозревали “предателей” или “врагов”»>{87}.
Военизированное насилие очевидным образом воспроизводило само себя, ширясь с каждым последующим инцидентом, подражавшим и дававшим ответ предыдущему. Банды казаков на юге России, номинально подчинявшиеся власти Деникина, неоднократно учили «регулярную» армию тому, как грабить еврейские поселения, убивая и калеча детей и женщин наряду с мужчинами. В произведениях Деникина и его советников отражаются как озабоченность этими акциями, так и неспособность положить им конец>{88}. Здесь, как и повсюду, расправы с «комиссарами», которых сжигали или варили заживо, заражали бессердечием даже тех, кто неохотно участвовал в кровопролитии, так же как изнасилования превращались из жестокого преступления в «доказательство мужественности», укреплявшее групповую «солидарность», — как всегда происходит в подобных обстоятельствах. Как этим, так и прочими способами по всей России, охваченной Гражданской войной, «неназываемое» превращалось в «названное», облегчая и, более того, поощряя новые злодеяния и даже подталкивая к ним.
