Являясь по своему мировоззрению жесткими националистами, такие активисты военизированного движения, однако, отличались в этот период высокой мобильностью как на национальном, так и на международном уровне. Если, как полагает Уте Фреверт, Первая мировая война в целом представляла собой мощный наднациональный опыт, будучи периодом межнациональных контактов и этнических перемещений, то такими же были и послевоенные годы с их непрерывными конфликтами>{27}. На бывших немецких офицеров существовал огромный спрос как на «военных инструкторов» в ходе бесчисленных гражданских войн, бушевавших в Китае и в Южной Америке, а в рядах белых армий во время русской Гражданской войны против большевиков воевало большое количество добровольцев нероссийского происхождения.
В эпоху стремительных социально-экономических изменений и ощущения экзистенциальной угрозы, исходившей от «международного большевизма», военизированные организации являлись структурой, защищавшей своих участников от социальной изоляции и обеспечивавшей их занятием, позволяя им обратить свою жажду действий и разочарование в насилие. Для членов военизированных организаций была типична нисходящая социальная мобильность, хотя они и не отличались единым классовым происхождением. В то время как в рядах немецкого «Фрайкора», итальянских «ардити» и русского белого ополчения находилось непропорционально много бывших офицеров и аристократов, милиция Литвы, Балтийских государств и Ирландии, как правило, состояла из крестьян и интеллигенции, принадлежавшей к среднему классу>{28}.
В противоположность армии, члены военизированных организаций нередко имели политические амбиции и называли себя солдатами от политики. Не выдвигая четкой политической программы, они сражались против социалистов, коммунистов, новых политических систем и мнимой мелкобуржуазной ментальности с ее основными ценностями — безопасностью и респектабельностью. Их мировоззрение выражалось главным образом в насильственных действиях против «красных» и этнических меньшинств.
Организационные структуры контрреволюционного военизированного насилия характеризовались горизонтальной иерархией и ярко выраженной групповой идентичностью. Дисциплина и подчинение лидеру достигались посредством товарищеских отношений, формировавшихся благодаря добровольному набору новых членов. Лидеры военизированных отрядов утверждали, что насилие способно очищать, исправлять и возрождать людей и национальный менталитет. Несмотря на расплывчатые политические цели, они считали себя авангардом идеалистов, сражающихся за нравственное обновление нации. Главным образом именно само насилие играло перформативную роль и служило источником смысла для активистов военизированных организаций. Опыт насилия позволял мобилизовать страсть и решительность, эстетизируясь некоторыми интеллектуалами — такими как Маринетти, Д’Аннунцио, Юнгер, фон Заломон — в качестве красивой хирургической операции или воплощения силы и воли. Военизированные группировки скрепляла именно эмоциональная энергия, порождавшаяся насильственными действиями.
