— Йося, а где этот портрет сейчас?
— Разве только этот? Я нарисовал столько начальников губкомов и комбедов, что можно было открывать музэй революции. Был у них вкус на мои портреты. Я бы уже давно сделался народным художником, если бы они в конце концов не оказывались врагами этого же народа. Иди знай заранее, кого ты рисуешь? Я вроде изображаю Советскую власть, а она потом становится или шпионом, или троцкистом, или космополитом. В общим, бросил я это грязное дело и превратился из гнилой творческой интеллигенции в пролетариат. Перешел в маляры. Со стенами иметь дело лучше. У них, хоть и говорят, будто есть уши, но зато нету ртов. Да здравствует диктатура пролетариата. Хотя и здесь случается, что появляется паршивая овца. Что вы думаете, один мой знакомый мастер не оказался сионистом? Еще как оказался! Трафарет делал из цветочков. Так в каждом лютике зашифровал семь лепестков. Ты понимаешь на что он намекал?
— Нет! — откровенно признался я.
— Какой ты бестолковый. Слушай сюда. Семь — это сионистский знак. Семисвечие у них, как у нас серп и молот. К счастью в нашем строительном тресте сторож догадался, что означают эти лепестки. Молодец. Его за это старшим сторожем сделали.
— Йося, не валяй дурака. Семь — это наше русское число. Семеро, понимаешь ли, одного не ждут. Семь раз отмерь… Семь пядей во лбу.
— Все эти поговорки придумали евреи. Они подделываются, чтобы проникнуть. Мы проникаем повсюду.
— Он посмотрел на меня. — Посмотри, даже мы с тобой евреи. Ну, мы с тобой не в счет. А эти сионисты затаились везде и ждут момента, чтобы совершить переворот.
— Через голову? — спрашиваю я и кручу сальто.
— Смейся, смейся. А мне не до смеха, когда я читаю за сионизм.
— Йося, брось заниматься сионизмом. Найди себе девочку. — Сказал наш тренер дядя Сева, который, казалось, спал на песке и ничего не слышал.
— Сева, вы русский человек. Неужели вы не замечаете, что вас спаиваем мы, евреи? Я же видел, как к вам на прошлой неделе заходил с поллитрой ваш друг Вассерман.
— Ну и что? Во-первых, его фамилия Кузнецов.
— Это по матери.
— А во-вторых, куда ты клонишь? Может быть ты хочешь поставить мне сто граммов? — улыбнулся всем своим громадным телом дядя Сева. — Так в чем дело, ставь. А то как-то нехорошо получается — твои спаивают, а ты как бы отрываешься от своего народа.
— Что вы, что вы, Сева? Я этих взглядов не разделяю.
— И напрасно. У меня сегодня с утра нос чешется. Верь после этого народным приметам. А у вашего народа есть приметы?
