За лето Йося становился черным и сам себя называл негром, который «русский выучил только за то, что им разговаривал Ленин». На груди у него была наколка — тот же Владимир Ильич, немного напоминающий фотографа с улицы Чижикова, который нарочно картавил, носил кепочку-восьмиклинку и галстук в горошек. На первое мая его приглашали на парад, и он стоял на броневике, вытянув вперед руку с золотым перстнем.
Рядом с Лениным был наколот Сталин, смахивающий на Пржевальского и одновременно на его лошадь.
Татуировка была синей. И казалось, что в то время, как всему йосиному долговязому телу было жарко, вожди на его груди замерзали, словно Сталин еще не убежал из Туруханского края или уже убежал, но по дороге провалился в прорубь. Нужно же было найти такую. А Ленин в сорокаградусный мороз в Шушенском охотится на зайцев. Пальнет из двустволки и воображает себе, что это он лупит из крейсера «Аврора» по улицам Петрограда. «Что тебе снится, крейсер „Аврора“?» — доносилось из йосиного транзистора, с которым он не разлучался.
— Йося, вы что, в тюрьме сидели? — показывали мы на наколку.
— Боже сохрани. — Отвечал он. — Это я сам нарисовал. Сугубо из патриотизма.
Йося был политический умалишенный, мы уже знали, что когда-то он закончил школу живописи и рисовал портреты.
— Кого же вы рисовали?
— Кого? Эту сволочь. Этого английского шпиона Фельдмана.
— Так зачем же вы его рисовали, если знали, что он шпион?
— Я знал? Он сам тогда этого не знал. Он тогда был председателем одесского ЧК. Как я мог ему отказать, если его именем даже назвали Приморский бульвар. Вот подхалимы. Небось в Лондоне, возле Темзы нет бульвара имени Фельдмана, хотя он был ихним шпионом. А у нас перед праздниками — раз, и нати вам, бульвар имени Фельдмана. Даже Троцкий не решился на такое. Нет в Ленинграде бульвара имени проститутки Троцкого. А притворяться порядочным как умел, собака. Это ж надо такое, первым человеком в Одессе считался. Прокрался. Рисую я его как-то, а как раз в это время вождь мирового пролетариата умер. И заходит в кабинет председателя его заместитель, тоже порядочной сволочью был, перед войной оказалось, что он немецкий шпион, холера ему в бок. Так вот заходит он и говорит:
— Держись за стул, Фельдман. Сейчас я тебе такое скажу. Ленин умер.
— Не может быть. Что ты говоришь? Подожди. — Останавливает председатель своего зама. — Иосиф Абрамович, — это уже он мне, — рисуйте меня быстро. Успейте нарисовать, как можно больше лица — сейчас на нем будет много трагедии.
