— Холера на твою рябую голову! Чтоб ты перевернулся в гробу, усатый гавнокомандующий!
Двое, как по команде, выбросили «беломорины» и сердито замахали оркестру. Трубачи сбивчиво заиграли веселый марш.
А через несколько месяцев из двуспального мавзолея ночью воровато вынесли того, кого прокляла эта женщина, и закопали под забором, главным забором державы — под Кремлевской стеной.
Сколько пространств осталось за кормой этого маленького теплохода — «Тарагона». Сейчас мне кажется, будто он переплывал из одной эпохи в другую. Я бы не удивился, если бы узнал, что на нем плавал Колумб или даже Одиссей.
Ведь говорят же, что каждый из нас прожил много жизней за те тысячелетия, которые просуществовало человечество. И капитан из Испании, ставший впоследствии сибирским зеком, возможно, был когда-то мадридским евреем, открывшим Америку. Ему проще было стать в прошлом Колумбом, чем в будущем уголовником. Будь он когда-то Одиссеем, стало бы понятно, что не случайно в его последней судьбе плескалось море и появилась одесситка Муся. А что вы думаете, вполне возможно. В нашем городе все может быть.
Хотелось бы знать, а чьи имена стоят по ту сторону жизни за моей судьбой? Эй, откликнетесь, строители государства Урарту, иудейские пастухи, римские солдаты из тринадцатой когорты!
Будем знакомы.
В море, и правда, не видно, какое тысячелетие за кормой.
А разве на земле видно? Какой век был, когда отсидев в Сибири двадцать лет, вернулся в Одессу капитан Хосе? Наверное другой, не тот, когда меня увозил от фашистов маленький пароходик «Львов».
Рядом с мамой устроилась на палубе толстуха, которой папа при посадке помог вписаться в габариты трапа. Она расплылась на палубе, как медуза на берегу, и сразу же стала спрашивать:
— И куда вы теперь отправляетесь?
— Я знаю? — развела руками мама. — В Сибирь. Там живет жена брата. Так мы поедем к ней.
— О чем вы говорите? В Сибирь. Там сто градусов. А в Ташкенте у вас нет жены брата?
— Вы, наверное, думаете, что моя мамаша — мать-героиня?
Женщина залезла в карман и протянула нам с сестрой по конфете.
— Я таки знала, что на пароходе будут дети.
Она тарахтела до самой ночи и замолкла только тогда, когда взошла луна. Море стало светлым, и это было опасно, так как в любую минуту нас могли увидеть немецкие летчики.
Я задремал, но неожиданная суматоха тут же разбудила меня.
— А ну-ка поднимайся! Пошли к капитану! Живо!
Оказывается это относилось к маме.
— Ша, что вы шумите. У нее дети. Она мать детей. — Вступилась за нас соседка.
