Тамара, милая, ты знаешь,
У каждой техники — свой срок…
Но я ведь Демон, понимаешь?
Я починю его… Будь спок!
После поклонов подлетаю к нашему звукорежиссеру и в пароксизме раздражения спрашиваю интеллигентно:
— Ну и что это за хреновина была? Абрам Каплер неуверенно оправдывается:
— Да вы так быстро третью сцену отыграли, я думал успею. Я на секунду в туалет отлучился…
А у самого глаза укуренные.
— До этого, — спрашиваю, скрипя зубами, — отлить не мог?
— Дак времени не было… Спектакль тяжелый.
— До спектакля?
— Дак, прогон за пять минут до начала кончился. А мне еще надо было… у меня совсем времени не было.
— Времени не было! — передразнил я Абрама. — АХриста распинать у вас время было? Уйди, бля, с глаз долой, падла! Ты…
Словом не сдержался. Материл его так, что цветы в вазонах вяли.
И вот разъезжаемся по домам. В машине: Бурый, его новая девушка Бережок, Марина, Арест и я. Арест мне и говорит:
— Я считаю, что мы, работники Мельпомены, не имеем права человека оскорблять.
Текст изменен, но интонация шараповская. Я, предвкушая игру, включаю жегловщину:
— Да ты что, Володя, белены объелся?
— Ничего я не объелся! Я говорю о твоих антисемитских словах, сказанных Абраму.
— Ах вот ты о чем. Это ты верно заметил, имеешь право.
Это ведь ты с нами вытаскивал из запоя актрису, мать пятерых детей, для которой вот такой вот Абрам не включил музыку на моноспектакле, это ведь ты ругался с такими, как он, во время прогона, это ведь ты учил тексты по ночам.
Арест натурально отыграл, будто уязвлен: зарделся, на скулах загуляли желваки…
— Я, — говорит, — между прочим, в это время не в театральном буфете подъедался! Я четыре года на курсе Рушковского… И репетировал я, и выступал не меньше твоего! Если та кого божьего дара импровизировать у меня напрочь нет, то что такое честь актера, я хорошо знаю. В институте этому быстро учились!
— Что ж я по-твоему честь актера замарал? Чем? Давай вернемся, еще не поздно, и скажем, что Абрам не виноват. А потом извинимся все вместе, вернее я один извинюсь перед милейшим парнем Абрамом Каплером! Неправильно я его оскорбил… Но для кого я это сделал? Для себя, для брата, для свата?
— Да погоди ты, Глеб…
— Нет, это ты подожди! Если Абрам звукорежиссер, он должен во время спектакля сидеть за пультом, и зрителей не беспокоит, каким способом я его туда усажу. Звуковик должен сидеть за пультом, я сказал!
Вот такой диалог. И никакого антисемитизма.
