Потом мы заехали в офис «Студии 95 квадрат», оговорили мои монологи для выступления в «Бойцовском клубе». В прошлом сезоне я вполне достойно дебютировал под псевдонимом Аль Тычино, добрался до полуфинала. К семи, перекусив, мы уже были в нашей студии, где провел для новичков «ситуацию возможного конфликта».
Только к десяти я вспомнил, что вопрос с крышей над головой на сегодняшнюю ночь остается открытым.
— Давай к Милуше! — сказал я Бурому. — Только быстрее — после одиннадцати туда не прорваться.
Общежитие театрального института, в котором училась Людмила — девушка средней тяжести поведения, — в двадцать три ноль-ноль закрывалось наглухо, на все засовы, и взять эту крепость можно было исключительно приступом щедрости: от ста гривен и выше. Смотря кто из старых церберов дежурил.
Мы мчались на предельной скорости, какую только был способен развить бурлаковский «пыжик».
Бурый, с явно азиатскими чертами лица, в очках, с тяжелым взглядом раскосых глаз, за рулем был сосредоточен и угрюм.
Он сказал:
— Заправиться бы надо. Где я там заправлюсь?
С заднего сиденья, наклонившись к нему, я откликнулся голосом Жеглова:
— «Давай, давай, отец! Не время сейчас, после переговорим».
Бурый включился в игру:
— «В Сокольники он гад рвется! Там есть, где спрятаться…»
— «Уйдет, — хрипел я ему на ухо, — уйдет…»
— В студии у себя командуй, Леонид Егорыч, а здесь я начальник.
Все классические шедевры советского кинематографа мы знали наизусть и могли часами, чуть переиначив текст, цитировать по памяти или разыгрывать отдельные сцены. Особенно «Тот самый Мюнхаузен», «Двенадцать стульев», «Любовь и голуби», «Место встречи изменить нельзя»…
Подсаживаюсь я, к примеру, к Седому и спрашиваю:
— А скажи, Женя. Дуче он как — в законе режиссер или так — художественный руководитель? Я что-то никак не пойму.
— Я сам нисево не понимаю, — шепелявит Седой в ответ.
- По замазкам вроде любитель, но не любитель, это тосьно. Ему спектакль отрезесировать — сьто тебе высьмаркаться. Он васье — резисер в авторитете.
Но самый запоминающийся диалог мы разыграли с Арестом. Как раз в бурлакиной машине.
Расскажу предысторию. Играли «Тамару и Демона». Пьеса, как известно, в стишках — особо не поимпровизируешь. В середине спектакля — танец. После слов «пойду включу магнитофон, магнитофон — ну чем не чудо» должна зазвучать песня.
Я даю эту реплику — музыки нет. Делаю вид, что магнитофон заело, чиню его, включаю… Музыки нет.
Минуты две, экспромтом рожаю какой-то дикий рифмованный текст, что-то вроде:
