Я описываю мягкие темные волосы Эвангелины, смуглую кожу, проколотые мочки ушей.
— Вы с ней похожи?
— Да, у нас глаза одинаковые. Но она будет знать три языка. Греческий, итальянский, английский.
Ингрид вновь переворачивается на спину и смотрит в небо.
— Рассказать тебе, почему я — «злая старшая сестра»?
— Расскажи.
Накрыв лицо соломенной шляпой, она заводит свою историю; я волей-неволей поворачиваюсь на бок и опираюсь на локоть, чтобы слышать ее рассказ из-под шляпы. Говорит она монотонно, невыразительно, и мне приходится напрягать слух, чтобы разобрать ее слова.
Это был несчастный случай. Когда ее сестре было три годика, а Ингрид пять, она качала малышку на садовых качелях и раскачала слишком сильно — не учла своей мощи. Сестренка упала с качелей. И получила серьезные травмы. Перелом руки, трещины в трех ребрах. Ингрид умолкает.
— Тебе же, — говорю ей, — было всего пять лет. Ты тоже была еще несмышленым ребенком.
— Но я намеренно ее раскачала слишком сильно. Она вопила, хотела слезть, а я все раскачивала.
Я подняла с камней белое перышко и провела пальцем по краю.
— Это еще не все, — продолжает Ингрид.
У меня в груди поднимается паника; так всегда бывает, когда я с Ингрид.
— Сестра упала вниз головой. Рентгеновский снимок показал, что у нее треснул череп и поврежден мозг.
Во время ее рассказа я невольно задерживаю дыхание. Пальцы терзают перышко.
Она встает; шляпа падает. Ингрид хватает рыбацкий сачок, который принесла с собой на пляж, и шагает по камням к маленькой бухте, спрятанной за излучиной главного пляжа. Я понимаю, что ей нужно побыть одной, поднимаю ее шляпу и кладу на подушку из водорослей.
Кто-то зовет меня по имени.
Из-под навеса одной из пещер мне машет Джульетта Гомес. Волосы у нее мокрые, явно после купания. Запрокидывая голову, она маленькими глотками пьет воду из бутылки. Потом машет мне этой бутылкой — видимо, зовет присоединиться.
Я карабкаюсь по камням, заправив сарафан в трусы, чтобы не путался в ногах, а потом сажусь рядом с ней.
Неотрывно смотрю на Ингрид, которая обреченно прислонилась к скале на мелководье. Сачок приносит одних медуз.
На солнце зубы Джульетты ослепительно белы; ресницы длинные, шелковистые.
Она протягивает мне бутылку, но я мотаю головой. А потом передумываю. Холодная вода успокаивает. В моем теле роем невидимых ночных насекомых по-прежнему вибрирует паника, накатившая от рассказа Ингрид о сестре.
— Ты выглядишь как поп-звезда, София, — говорит Джульетта. — Не хватает только гитары и музыкантов. Мой отец будет стучать на ударных.
