…За такой результат Ева, конечно, по голове не погладит: окурочек вроде бы собирался с силами, собирался… и снова падал, как трава на ветру.
Алька привезла с собой красивую ночную сорочку. Почти платье. Григорию Алексеевичу очень нравились белые шелка: цвет его детства.
«Мама в белом… — вспоминал он Чехова. — Мама в белом…»
Позавчера Григорий Алексеевич чуть не взбесился. Ему хотелось страсти, и он попросил его так поцеловать, чтобы этот поцелуй запомнился на всю жизнь.
«Как в последний раз, как в последний раз…» — бормотал Григорий Алексеевич.
В последний? А как целуют в последний раз? Алька задумалась и поцеловала его в лоб.
Как хорошо, как легко жить людям, когда их не тревожат собственные сексуальные комплексы, — вот, кстати, чем так хороша старость…
Григорий Алексеевич долго не засыпал. Ворочался, перекладывал себя с боку на бок, мял руками подушку, как будто выбивал местечко помягче.
— Прикинь, слушай! — Алька пыталась поднять ему настроение. — Катька, подружка моя, вчера напилась. А Эдик этим воспользовался.
— Изнасиловал?
— Не-а, сбежал…
Алька нервничала; Командор (так она звала Григория Алексеевича) был очень бледен, будто с него кожу сняли. Скулы на его лице чуть подрагивали, и в них сразу появлялись злые пружинки.
А если он дуба врежет от напряжения… что тогда? Григорий Алексеевич лежал на двуспальной кровати, не поднимая головы. Вертинский тоже, говорят, на бабе умер.
Красивая смерть? Красивая. А бабе каково?
— Может, переключишься, Командор? Хочешь, запусти мне язычок… в святая святых… — а?.. Потом порадуешь, беленькой нальешь…
Григорий Алексеевич был похож на человека, только что задушенного в подворотне.
— Слушай… — Алька пыталась его хоть как-то развеселить. — Правду говорят, если китайцы дерутся район на район, то их драку видно из космоса?
— Не мешай! — заорал Григорий Алексеевич. — Не мешай, дура! Запомни: мой член реагирует только на личности! Во мне вообще очень много… неоправданного романтизма!..
Его голова опять свалилась на подушку.
Был такой шахматист — Роберт Фишер. Он до смерти избил русскую девочку в Белграде, потому что в постели с ней Фишер, извольте видеть, не чувствовал себя мужчиной.
Григорий Алексеевич застонал.
— Что?.. — испугалась Алька.
— Продолжай, продолжай… труженик легкого поведения.
— Может, воды?..
— Про-дол-жай, — закричал он. — Продол-жж-ай, — у тебя зверь должен сидеть между ног! Поняла? Зверь! — Давай, давай… хозяйка мохнатого котлована…
