— Юрий Михайлович, теперь мы враги.
— А были друзья? — вскинул глаза Лужков.
Чубайс не ответил.
— Ты, Толя, большой дурак, — Полторанин был совершенно серьезен. — Я это тебе по дружбе говорю, — пояснил он. — Вот ты сам как думаешь: если Юрь-Михалыч тебе сейчас в морду даст, американцы, штоб… тебя защитить, введут Шестой флот? В Черное море? Как принято у них, если их граждан обижают?.. Смотри! — и Полторанин занес над Чубайсом кулак.
— Праздник в пионерском лагере, — пожал плечами Лужков. — Компот забродил…
К Чубайсу подскочил Нечаев:
— Хотелось бы напомнить, Анатолий Борисович: по статистике, даже очень умная голова всегда проигрывает в споре с тупым предметом…
— Смейтесь, смейтесь… — воскликнул Чубайс. — Мы, господин Полторанин, пришли во власть, когда у страны и тысячи долларов не было, чтобы заготовить мясо для людей. Забыли? А? Вы об этом забыли?!
Полторанин ласково полуобнял Чубайса.
— Толя! Здесь не «Эхо Москвы»! Это ты там про мясо втирай, — ага!.. А мы давай лучше… Шестой флот проверим…
— Тише, тише, господа руководители… — взмолился Илюшин. — За стеной Президент! Если драться, то на улице! На Красной площади, — поправился он.
Чубайс развернулся и молча вышел в коридор.
— Набундюченный… — усмехнулся Лужков.
Приемная опустела: Чубайс ушел, и стало как-то полегче.
Полторанин не нашел что ответить, но еще раз просто молча пожал Лужкову руку.
— Не останавливайся, миленький… Давай, давай! Где он сейчас, этот прелестный бунт женских половых органов? Прибавь нежности, малыш… сильнее, сильнее… волчком крутись, волчком!
Окурочек Григория Алексеевича устал и отвалился — заснул намертво.
Рот одеревенел. Алька пыжилась, глотала-выпускала, глотала-выпускала… Какие нервы должны быть у девушки, чтобы она не взбесилась? — Если бы окурочек Григория Алексеевича был бы жилистым и упругим, может, и была бы какая-то надежда. Мелькали сначала какие-то всполохи — и опять сбой: окурочек категорически не хотел подниматься.
— А я у тебя… не в черном списке?.. — процедил вдруг Григорий Алексеевич.
Он сильно переживал собственную усталость.
— Нет, блин, ты у меня в Красной книге! — пошутила Алька. — Как быстро исчезающий вид твари…
— Послушай, ребенок, я живу по принципу: если мне не нравится, как накрыт стол, я сразу его опрокину… — предупредил он.
— Понимаю, любимка, понимаю…
— Хорошо… цто понимаешь…
— Конечно, понимаю! Я б тебе, любимка, и бровки бы разгладила… только темно здесь, боюсь, глазик выколю…
