— Я ничего не брал, сэр, — еле слышно произнес я.
— А видел, как кто-нибудь брал?.. — Он поднял брови, ясно показывая, что мое замешательство от него не укрылось. — У тебя что, язык отсох? — вдруг заорал он, и все, как завороженные, уставились на меня. — Ты? — коротко бросил он следующему, будто я его больше не интересовал.
— Нет, сэр.
— Всем сесть на свои места! — распорядился он. — А ты, Дилэни, останься.
Он подождал, пока все усядутся, и повернулся ко мне:
— Выверни карманы.
Пришлось подчиниться, и тут же по классу пронесся сдавленный смешок. Пронесся и через секунду смолк — Убийца окинул всех испепеляющим взглядом. А причина для смеха была: чего только в моих карманах не водилось! Прямо не карманы, а музеи; я сам понятия не имел, зачем нужна половина из того, что я извлекал на свет божий. О, это был антиквариат, правда уж слишком дряхлый и без бирки. Среди прочего я вытащил книжку со школьными рассказами, мне ее за день до этого дал один чудак; он жевал бумагу, словно жевательную резинку. Убийца выхватил эту книжку и встряхнул ее, брезгливо отведя руку в сторону. Тут он увидел обгрызенные углы и поля, и его передернуло от отвращения.
— Ах вот что, — презрительно произнес он. — Это так ты проводишь свой досуг? И что ты делаешь с этой мерзостью? Ешь ее?
— Она не моя, сэр, — ответил я под хохот класса. — Моего знакомого.
— И с деньгами ты так же обошелся? — быстро спросил он и чуть склонил набок круглую голову.
— С деньгами? — недоуменно переспросил я.
— С шиллингом, который сегодня утром исчез из пальто Флэнагана. (Флэнаган был маленький горбун, и родители его здорово баловали — ни у кого другого в школе таких денег не было и быть не могло.)
— Не брал я никакого шиллинга. — Я заплакал: — Вы не имеете права так говорить…
— Я имею право говорить, что ты нахальный и самоуверенный щенок! — с яростью прохрипел он. — И тебе это даром не пройдет. Чего ждать от ученика, который читает эту грязную, отвратительную, гнусную мерзость! — Он разорвал мою книжку и швырнул ее в угол. — Грязная, гнусная английская мерзость! А теперь вытяни-ка руки!
На сей раз невидимки покинули меня. Они не привыкли, чтобы о них говорили в таком уничижительном тоне, и убежали. А Убийца совсем обезумел, так бывает, когда человек натыкается на что-то выше его понимания. Даже одноклассники — а уж они-то большой любовью ко мне не пылали — и те были потрясены…
— Заяви на него в полицию, — советовали они мне после урока. — Из-за плеча замахивался, это же надо! Тюрьма по нему плачет!
